Последний танец Кривой белки (СИ)

- Сергей Вячеславович, - напомнил свое имя и отчество бородач.

- ...Спасибо, - смутился Муравьев. - Темнеет, нужно торопиться, а не то.

- Фу, - взмотнул головой бородач, - что-то херово мне, - и, облизывая губы, посмотрел на Муравьева. - Долго еще?

- Вы смотрите, как я иду. И повторяйте все движения за мною. А то снова найдете яму, а их здесь..., - и показал головой на корневища, торчащие со всех сторон.

- Это, что их так?

- Не знаю. Говорят, что здесь ураган прошел небывалый в начале века. Повыворачивал он эти деревья. А от них и ямы пооставались.

- Ну, давай, дед, кого ждем? - поднялся во весь рост бородач.

И снова двинулись. Шли медленно, повторяя движения Муравьева. Вернее, их повторял бородач, Зина - его движения, Михаил - Зинченко.

Не раз проваливался и сам дед, но самое большее по пояс, а за ним и все, так как боялись более глубоких ям, многие из которых покрыты мхом и черным перегнившим торфом. А он хуже смолы втягивал в себя наступившего в него человека и, если бы не руки рядом идущих с ним людей, вытягивающие его тонущее тело, то не спасся бы сам.

На небольшом островке остановились.

- Только недолго, Сергей Вячеславович. Здесь ни костра не сделать, чтобы осушиться, и спать можно, только сидя. А до Каменного медведя, куда Свалов прилетит, еще километров пять, два из них по болоту, не меньше.

- Ну, тогда вперед, - скомандовал бородач.

А солнце уже зашло за кроны леса. Почти совсем. И воздух становится каким-то непонятным, словно влага. Хотя, и тумана нет, а, вот, боковым зрением смотришь на него, хлюпает, как вода, стекающая с пленки. И не каплями, а целыми лужицами, бегущими между пленкой.

"Неужели, это из-за глотка из пластиковой фляги происходит, - шлепнул себя по щеке Михаил. - Блин, Виктор же говорил, чтобы я и глотка из нее не делал. Но бородач отпить из нее морса сначала мне предложил, мол, проверить, не отравлен ли морс. Вот, он и сделал глоток, небольшой, так как зажал, как мог языком отверстие горлышка. И, несмотря на это, грамм двадцать он этого лекарства все же пропустил в глотку".

- Ну, ну! - закричал бородач, хватаясь обеими руками за ладони Зинченко и Муравьева.

Михаил подбежал к нему сзади и, ухватившись за ворот куртки, стал тянуть вверх тяжелое тело Искрина. Когда его вытащили, тут же провалился в невидимую яму Зинченко. И когда кинулись к нему Муравьев со Степновым, бородач удержал их и, широко улыбаясь, спросил у Зины:

- Ты мне так и не ответил, Иван Петрович, как жить-то дальше будем?

- 4 -

Следующий островок оказался шире первого и суше. Скорее всего, потому, что плотно зарос папоротником, удерживающим на нем землю своими корнями, уходящими глубже в землю, чем корни брусники или черники. Это первое, о чем подумал Михаил.

На нем решили остановиться и переночевать. Зина с бородачом устроились посередине его, лишив возможности Михаила с Виктором удобно расположиться с ними рядом. Но, как отметил Степнов, Муравьева это не возмутило. Он, раскрутив крышку от своей фляги, протянул ее Зине. Тот по инерции взял ее, и, припав к горлышку губами, стал большими глотками поглощать ее жидкость.

Бородач вовремя вырвал ее из цепких рук Ивана Петровича и выпил ее остатки. И, буквально, через несколько минут они, не говоря друг другу ни слова, захрапели.

Виктор, ухватив Михаила за запястье, потащил его к себе.

- Ч-что? - спросил Степнов.

- Иди за мной.

Через несколько десятков шагов по болоту, они вылезли на остров. Виктор тут же начал ломать ветки с небольшой сухарины и укладывать их на землю.

- Мы уже почти на берегу, - прошептал он, - иди, наломай веток потолще, нужно развести костер и согреться. А там, - указал он за спину Степнова, - ельник. Наломаешь веток для сна. Но это потом, а пока - костер.

- А эт-ти?

- Я им дал снотворного морса, будут спать, как убитые, - успокоил Михаила Виктор. - А то нам отдохнуть не дадут.

Костер затрещал, распространяя вокруг себя тепло. На снятые и поставленные рядом с огнем сапоги, Виктор поставил босые ноги и, откинувшись на спину, прищурив глаза, о чем-то задумался.

От портянок, развешенных на ветках, шел резкий кислый запах, к которому Виктору с Михаилом пришлось привыкать, иначе они их не просушат.

Есть не хотелось совсем, а только расслабиться и отдыхать. Урывками Михаил открывал глаза, смотрел на костер, который поддерживал Виктор, и снова проваливался в черную дремоту, в которой ничего кроме покоя не было.

Через некоторое время Виктор растолкал его, сказав, чтобы он надел портянки и сапоги, мол, всю ночь костер не собирается поддерживать. Кружка с горячим морсом была, как нельзя, кстати. С удовольствием, обжигая губы, Михаил отпивал из нее кислую жидкость и при этом чувствовал, что не может удержать эту тяжелеющую в его руках кружку. Поставив ее в стороне от себя, осмотрелся. Кругом ночь, и бородатое лицо Виктора, легонечко освещенное остатками непогасших угольков, было каким-то оранжево-буроватым.

Он не спал, продолжал сидеть и затянул какую-то хорошо знакомую ему песню, состоящую не из слов, а гласных букв:

- И-ииииии-уууууу-аааааа...