Последний танец Марии Стюарт

– Но любовь не знает границ, – настаивал Босуэлл. – Вы же это понимаете?

– Возможно, маленькая лодка твоего брата…

– Нет, он придет в ярость! – заявила женщина. Мужчина продолжал грести к берегу. С причала послышались грозные крики. Босуэлл повернулся и увидел группу мужчин с зажженными факелами, стоявших у конца причала. Некоторые из них носили мундиры и были вооружены аркебузами.

– Можете отпустить меня здесь, – сказал Босуэлл, указывая на берег как можно дальше от причала. Он пытался говорить спокойно, несмотря на охватившую его панику.

– Что там за люди? – спросил гребец. Он причалил к берегу там же, где изначально находилась лодка. Потом они с любовницей стали поспешно натягивать одежду. Босуэлл вежливо кивнул им и выбрался из лодки.

– Прощайте, – проговорил он и быстро пошел по галечному пляжу в темноту, удаляясь от причала. Но он слышал, как поисковая группа приближается к лодке; они уже расспрашивали любовников. Послышались новые крики.

Босуэлл перешел на бег и пригнулся. Возможно, он успеет спрятаться в камышах в сотне ярдов впереди. Перспектива просидеть там несколько часов по шею в воде представлялась весьма неприятной, но это была его последняя надежда. Он побежал быстрее, слыша крики преследователей.

Босуэлл достиг заболоченного участка и бросился туда. Он почти сразу же нырнул и плыл под водой, пока ему не показалось, что легкие вот-вот лопнут. Здесь было полно водорослей и ила, замедлявших движение. Хватая ртом воздух, он вынырнул среди зарослей рогоза и кувшинок.

Но позади уже раздавался лай собак, последовавших за ним в воду, – собак, натасканных на пернатую дичь. Они торжествующе залаяли, когда обнаружили его.

– По-видимому, наш гость счел свои апартаменты неподобающими для себя, – произнес капитан Каас. Солнце сияло за окнами его кабинета; была середина утра. Босуэлла препроводили через двор в покои губернатора в центральной части замка. Он впервые попал сюда и теперь за маленькими окнами мог видеть гавань, где потерпел такую жалкую неудачу. Торговые суда с высокими мачтами едва покачивались на воде; за ними выстроились лодки и баркасы, а дальше виднелось начало болота. В лучах июньского солнца этот пейзаж казался невинным и очаровательным.

Босуэлл хорошо понимал, что любой ответ или просьба будет выглядеть глупо и бессмысленно.

– Да, – продолжал Каас. – Мы старались устроить его поуютнее, отвели ему просторную комнату с жаровней для зимних холодов… Тем не менее он остался недоволен. Он отплатил неблагодарностью за наше гостеприимство и попытался покинуть нас без разрешения. Это приведет к суровому наказанию для нас, его хозяев. – Капитан скорбно посмотрел на Босуэлла. – Судя по всему, он не подумал о нас.

Потом капитан энергично подошел к письменному столу и поставил подпись на каком-то документе.

– С великим сожалением должен сообщить, что я удовлетворяю ваше желание покинуть нас. Есть другая тюрьма, где вы будете с тоской вспоминать о нашей любезности. Но, как говорят поэты, мы никогда не ценим то, что имеем, пока это не уходит навсегда. Итак, со временем вы научитесь ценить долгие дни, проведенные в Мальмё, и захотите вернуть их обратно. Увы, это будет невозможно. – Он кивнул охранникам. – Вы будете сопровождать заключенного через пролив к новому месту его пребывания. Вам понадобится фургон для его транспортировки по Зееланду.

– Куда меня доставят, сэр? – спросил Босуэлл.

– В государственную тюрьму Драгсхольм, – ответил Касс.

Охранники ахнули.

Фургон трясся по плоской равнине к западу от Копенгагена по сырым окраинам отвоеванной у моря земли, названной Зееландом. Босуэлл сидел внутри с руками, связанными за спиной. Ножные кандалы были прикреплены к стержню в полу фургона, но он мог вставать и смотреть по сторонам, пока быки неторопливо тащились по дороге.

Небо напоминало лист бумаги, который окунули в воду и оставили сохнуть: бледно-серое и растянутое во все стороны. Над головой кружились птицы, дразнившие Босуэлла своими пируэтами. Он радовался свежему воздуху и ощущению пространства и наблюдал, как ветер проносится над ровными пшеничными полями, шепчущими свои теплые секреты. Это навевало горькие воспоминания об утраченных полях Приграничья, такие живые, что на глаза наворачивались слезы. Снова ехать по этим полям, скакать на свободе, видеть своих собак… Он мог лишь гадать, много ли свор осталось у людей, живших на болотах. Если бы у него появилась такая возможность, то он бы исправил породу и попробовал создать идеального терьера – неукротимого, верного, яростного бойца, подобного лучшему из людей Приграничья.

От Зеееланда до Драгсхольма было около пятидесяти миль, и поездка продолжалась несколько дней. Кучер и два охранника останавливались в маленьких гостиницах, чтобы подкрепиться, и разрешали Босуэллу присоединиться к ним, хотя ему приходилось носить ножные кандалы. Для еды они развязывали ему руки, но не давали ножа для нарезки сыра или хлеба. Они сами нареза́ли ему еду, как ребенку.