«Саша должна взять назад все свои слова о матери; эта женщина – просто гений!» – взволнованно думала Джиджи, затянув широкий бархатный пояс глубокого густо-фиолетового цвета на тонкой талии и умело завязав его большим бантом. Платье сидело как влитое. Оно доходило до щиколотки, а сверху было открыто насколько возможно. Простой лиф был столь же узок, сколь пышны и широки юбки; мягко спадающие рукава расширялись к запястью – чтобы элегантно полуобнажать руки, когда она будет держать букет на уровне талии. И – чудо из чудес – оно не было ни узко, ни широко! Ни складочки, ни морщинки – ничего, кроме роскошного трепетания многих дюжин ярдов шифона, которое вызывало ассоциации с балетной сценой. Платье вне времени, вне места, существующее только потому, что оно – прекрасно! Джиджи кружилась и кружилась перед зеркалом, ее свежеподкрашенные волосы шелковой паутиной метались вокруг головы, она смотрела, как юбки поднимаются и опадают, забыв о Саше, которая с нетерпением ожидала за дверью ее вердикта. Она была… она была как бабочка – в постановке Баланчина… как цветок с крылышками… как безупречная версия самой себя!
– О, Саша, твоя мама – гениальная женщина! – закричала она, выпархивая в гостиную.
– Я передам маме, – сказал Зак, стоя в центре комнаты, прямо лицом к ней.
Джиджи остолбенела, едва не потеряв равновесие на высоких каблуках, не в силах произнести ни слова, и так страшно побледнела, что Зак быстро шагнул вперед и схватил ее за руки, чтобы она не упала.
– Я просил Сашу предупредить тебя, но она подумала…
Джиджи словно со стороны услышала свой голос, произносящий явную глупость:
– Ты слишком рано… до свадьбы еще больше месяца…
– Я здесь не за тем, – сказал он, нежно приподняв ее лицо за подбородок, чтобы она посмотрела на него.
– Зак… о, Зак… – прошептала Джиджи и обняла его, ошеломленная, но совершенно уверенная в том, что все, что происходит, – правильно. Все ее существо устремилось к нему. Это было больше чем правильно – неизбежно! Это было нужно – нужнее всего на свете.
– Ты представляешь себе, как я тебя люблю? – взволнованно спросил Зак, не решаясь поцеловать ее, пока она не ответила.
– Я слышала, – с трудом ответила Джиджи. – Меня информировали… приблизительно.
И тогда он начал ее целовать, прижав ее худенькое тело к своей мощной груди. Всем существом они предались друг другу, их сердца и души слились воедино, и Джиджи с удивлением почувствовала, что в этом нет ничего неожиданного.
– Ты никогда не говорила мне, что ты меня любишь, – наконец сказал Зак, отрываясь от ее губ.
– Кажется, ты и не спрашивал, – ответила Джиджи. – По крайней мере, вот так, прямо.
– Ты меня любишь? – смиренно спросил он.
Джиджи помедлила секунду, наслаждаясь неуверенностью Зака: это было так непохоже на него.
– Да, – сказала она наконец.
– Пока достаточно. – Он посмотрел на нее и торжествующе расхохотался. – «Да» – это все, что я хотел услышать!
Дверь из холла открылась, и в комнату с высоко поднятым хвостом торжественно вошел Марсель.
– Это Саша, она пытается быть деликатной, – сказал Зак. – Я попросил ее сбегать за сигаретами – она хотела подождать на кухне, но я не разрешил.
– У вас здесь все в порядке? – спросила Саша из-за двери.
– Иди купи еще что-нибудь, – ответил Зак.
– Не пойду! – возмущенно заявила она, входя в гостиную. – У вас было достаточно времени. Мне и так пришлось сидеть в коридоре: к твоему сведению, Зак, я никогда сама не хожу за сигаретами. Джиджи, ты в порядке?
– Кажется, да, – тихо сказала Джиджи, выскальзывая из мощных объятий Зака.
– О господи, Джиджи, ты помяла платье! Я знала, что вас нельзя оставлять одних!
Хотя Джон Принс не принял приглашения Билли остановиться у нее в доме на время праздника показа моделей, предпочтя отель, она все-таки послала за ним в Нью-Йорк самолет, а в аэропорт – машину с шофером, которая должна была довезти его до отеля, подождать, пока он устроится, и привезти к ней на обед. «Во время шоу мы оба будем так заняты, что сможем увидеть друг друга только в толпе, – думала Билли, – а мне хотелось бы обсудить с ним свою вступительную речь».
Она ждала Принса у камина в одной из двух своих гостиных. Стоял май, но ночи все еще были настолько холодными, что хотелось затопить камин. Услышав знакомое ворчание Принса, Билли быстро пошла ему навстречу и поцеловала в обе щеки. Один лишь вид Принса во всем этом твидовом великолепии несколько развеял ее мрачность.
Пока она вела его к кушетке у камина, Принс внимательно изучал ее лицо и, кажется, остался доволен увиденным.
– Ну, детка, я рад, что вы проигнорировали это, – сказал он, швыряя на журнальный столик экземпляр «Фэшн энд Интериорз».