Последний трюк

Вскоре мы осознали, что на каждом этаже происходит то же самое: молитвенные комнаты были полны десятков одетых в чёрное с серебром охранников, которым полагалось бы регулярно обходить шпиль, но вместо этого они стояли на коленях со склонёнными головами, в то время как визирь на возвышении вёл их в молитвенных песнопениях к одному из шести ликов Бога Берабеска. Вход в каждое помещение защищали крепкие железные прутья, что имело бы смысл, если бы они хотели помешать войти внутрь недозволенным личностям… Но решётки были заперты снаружи.

Я жестом велел остальным оставаться на месте, а сам прокрался за угол, к одной из молелен, и взобрался по решётке к тянущимся над комнатой деревянным балкам; открытое пространство над ними позволяло воздуху циркулировать по всему шпилю. Отсюда я мог лучше рассмотреть мужчин и женщин внизу.

Храмовая стража, как и визири, и другие святые персоны, действительно глубоко погрузились в молитву, и всё-таки что-то здесь казалось не совсем правильным. Охранники как будто нервничали – им явно было не по себе оттого, что они тут сидят. Они поворачивали головы к двери, словно обеспокоенные пустыми коридорами снаружи. Один из них начал подниматься, и визирь, ведущий молитву, прикрикнул на него. Стражник снова опустился на колени на молитвенный диск и продолжил петь.

«Зачем визири держат храмовую стражу в молельнях?» – задумался я.

Конечно, я не ожидал найти ответа, поэтому чуть не свалился с балки, когда его получил.

«Странно, не правда ли?» – раздался в моём сознании голос мальчика.

Он звучал не так, как прежде – напряжённо, тонко, словно вырывался из горла того, кто терпел страшную боль.

«Похоже, они ждут, когда ты меня убьёшь».

Глава 48. Пытка

Крики – это было ещё не самое страшное. Пока душераздирающие вопли неумолимо влекли Нифению, Айшека, Рейчиса и меня по круговым коридорам вершины шпиля, мы шагали по спирали к тому, что ожидало нас в его центре. Мы дрожали, но не от холода, а от странного жужжания, пронизывающего воздух вокруг. Чем ближе становилась наша цель, тем сильнее стены прогибались и искривлялись, как будто камни за золотыми поверхностями содрогались от отвращения. Здесь творилось что-то ужасное. Что-то неестественное. Чёрные отметины вокруг моего левого глаза, казалось, начали пузыриться.

Мы уже приближались к центру шпиля, когда Айшек, который шёл впереди, резко повернулся и оскалил зубы, что-то рыча Нифении.

– Он хочет, чтобы мы повернули назад, – перевела она.

– Чертовски верно, – проворчал Рейчис; его шерсть сменила цвет с чёрного на серый, потом на кроваво-красный и обратно. – Я хочу выбраться отсюда.

– Возьми себя в руки, партнёр, – сказал я.

Я на собственном горьком опыте убедился, что если утешать белкокота, когда тот испуган, последствиями станут мерзкие следы укусов.

Нифения покачала головой, прижав пальцы к вискам. Татуировки на её предплечьях не мерцали, как обычно. Вместо этого знаки блестели, будто металлические чернила медленно превращались в жидкость.

– Меня тошнит, Келлен.

Я и сам чувствовал себя неважно, но мне было далеко не так плохо, как ей. Странно. Обычно меня тошнит первым.

«У нас с тобой есть нечто общее, – произнёс голос в моей голове, даже когда крики мальчика эхом неслись в нашу сторону по коридору. – То, что делает это менее… незнакомым для твоих ощущений».

«Что же?» – молча спросил я.

Я решил, что раз Бог может вложить свои мысли в мою голову, он может услышать и мои.

«Иди и посмотри».

Я заставил себя двинуться вперёд. Остальные стиснули зубы и последовали за мной. Вскоре мы добрались до конца извилистого коридора и обнаружили, что прячемся прямо у открытой двери, заглядывая в массивную круглую комнату футов пятидесяти в поперечнике. От пола до потолка свисали яркие драпировки, изображавшие флору и фауну пустыни. Повсюду валялись всевозможные игрушки: обычные мягкие, какие дают младенцам в колыбелях, сложные заводные механизмы, подходящие для детей гораздо более старшего возраста. Тут были и игры: расписные доски с резными деревянными фигурами, изображавшими солдат и осадные машины. В углу стоял маленький ученический столик, сплошь заваленный пачками грубой бумаги, испещрённой чернильными пометками и зачёркнутыми словами.

Образ спальни богатого ребёнка вдребезги разбивала каменная глыба высотой по пояс в середине комнаты. Шесть визирей в богато украшенных парчовых одеждах стояли над лежащим на ней связанным мальчиком, чья тёмная кожа стала пепельной от боли. Слепые слуги асабли протягивали визирям книги в кожаных переплётах, и те снова и снова сверялись с текстами, прежде чем начертать на руках и ногах мальчика сигилы перьями с заострёнными бронзовыми наконечниками. Каждый росчерк пера оставлял на теле мальчика ярко-красный след, борозды заполнялись чернильными линиями, такими чистыми и безжалостными в своей черноте, что я невольно прошептал вслух:

– Чёрная Тень.