Читаем Последний царь полностью

Она: «Я должна была решаться: остаться с Бэби или сопровождать его (Николая). Я выбрала сопровождать его, так как он больше нуждается во мне. И слишком было рискованно (отпускать его) не зная куда и зачем (мы представляем, что это Москва). Ужасные страдания! После вечернего чая отослали всех «людей», всю свиту и сидели всю ночь с детьми. Бэби заснул, и в 3 мы пошли к нему и там сидели до отъезда. В 4.15 утра тронулись в путь».

Но и Яковлев не спал в эту ночь. Пока Авдеев метался по городу, искал лошадей и возки, Яковлев готовился к поездке. Как к сражению. Он вызвал к себе командира второго отряда уральцев – Бусяцкого.

Из воспоминаний Яковлева:

«Я возлагаю на вас охрану дороги от Тобольска… На вашей обязанности лежит охрана моего проезда. Вы и ваш отряд отвечаете головой за безопасность… И если что-то случится – вы будете первым расстреляны. Бусяцкий стоял передо мною бледный, как полотно». Теперь на какой-то срок Бусяцкий был сломлен.

Одному из самых отчаянных своих «миасских разбойников» Яковлев поручает охранять выезд из Тобольска. Тот должен занять со своими людьми переправу через Тобол и постараться как можно дольше не выпускать из города другой и самый опасный уральский отряд – Заславского.

Рассвет. Во дворе стоят готовые «экипажи». Это сибирские возки – «кошевы» – плетеные корзины, положенные на длинные жерди; сидений нет, сидят или лежат прямо на дне.

Был единственный крытый возок, который сумел отыскать в городе комендант Авдеев, на нем и должна была ехать царица. Туда положили матрас и набросали сверху сено.

В пятом часу утра начинают носить вещи. Из воспоминаний Яковлева:

«По всем углам дома раздавались всхлипывания. Дочери Романовых и весь их штат вышли на крыльцо. Николай переходил от одного к другому, какими-то судорожными движениями крестил дочерей. Его надменная жена сдерживала слезы. Каждый ее жест… говорил: не надо показывать свою слабость перед «красным врагом».

Путь им предстоял тяжелый и дальний. На этих возках в опасную распутицу, меняя сани на телеги (во многих местах под солнцем уже сошел снег) и снова пересаживаясь на сани, преодолеть 300 километров до Тюмени. И далее поездом – в неизвестность, куда их должен был увезти комиссар Яковлев.

Они рассаживаются по возкам. Аликс хочет ехать с Николаем, но Яковлев жестко объясняет: с бывшим царем обязан сидеть он сам. Она молча садится с Марией. И почти всю страшную дорогу «будет хранить упорное молчание».

Трое слуг отправляются с ними – камердинер царя Чемодуров, комнатная девушка Демидова и лакей Седнев. Усаживаются в возки Долгоруков (от свиты) и Боткин (врач) – это все, что мог разрешить Яковлев.

Царица упросила Жильяра не провожать их, и он сидит в темноте около спящего мальчика.

«Неужели возможно, чтобы никто так и не сделал ни малейшей попытки спасти Царскую Семью? Где же, наконец, те, кто остались верны своему Государю?»

Так восклицал в своем дневнике этот странный швейцарец, до конца верный русскому царю. Теперь он понял: никакого заговора не было!

А в это время из соседнего дома глядел еще один свидетель – дочь доктора Боткина.

В этот день она в последний раз увидела отца. Он перекрестил дочь на прощание и поцеловал… Она смотрела, как он переходил улицу – в пальто и фетровой шляпе… Раньше ее отец носил генеральскую шинель. Но после приказа о снятии погон не захотел расстаться с вензелями Николая и сменил шинель на штатское (и сразу изменился, как барон Тузенбах в чеховских «Трех сестрах»).

Ночью пришли за его чемоданами и за дохой. И вот рассвет, и она видит, как во дворе Дома Свободы – возки. Отец в заячьем тулупе князя Долгорукова (в огромную доху отца завернули императрицу и Марию. У них не оказалось подходящих шуб для лютых утренних морозов, для этого пронзительного ветра в мчащемся по льду возке)…

6 утра… В последний раз она видит лицо отца, хорошенькое личико Марии, скорбный лик императрицы. И спокойное лицо Николая…

Тронулись возки… И по коридору Дома Свободы пробежали три ученицы Жильяра – три рыдающие девушки.

<p>Последнее путешествие</p><p><emphasis>(Продолжение сибирского дневника арестанта)</emphasis></p>

Авдеев скакал на коне рядом с возком, где сидели царь и Уполномоченный ВЦИК. Впереди в возках – красногвардейцы с тремя пулеметами. Возглавляли и замыкали поезд отряды кавалеристов. И совсем впереди на конях скакала разведка.

Так в сопровождении лихих конников (всю жизнь – в «сопровождении», сначала они его охраняли, теперь они его сторожили) на горячих сибирских лошадях началось последнее его путешествие.

Он соскучился по воле, по этому морозному воздуху. Как мало нужно: дышать и быть свободным. Дорога была тяжелая. И он страдал за Аликс.

А она? Она темно молчала. Тряской выворачивало душу… Роскошные яхты, экипажи на мягких рессорах с шелестящими шинами – все заканчивалось этими нищенскими грязными телегами.

Телеги, телеги… Вот на таких же телегах скоро, очень скоро повезут их тела.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное