Последний цветок. Повесть

          Рамиру нравилась Планета: её мощные скалистые пики потухших вулканов со срезанными курящимися вершинами и не спешащими замереть жерлами, её широкие и матово блестящие тёмными отсветами плато застывших магмовых потоков, сползающих здесь в морскую впадину, её глубокие каньоны с высохшими водными потоками рек, испарившимися вслед за большей частью кислорода в ненасытный космос, её беспрерывно движущиеся песчаные барханы, подгоняемыми порывистыми сильными ветрами, то и дело закручивающими высоченные вихревые смерчи. Он гордился ею и тем, что был маленькой частичкой её. Ничто не нарушало и не скрывало строгих и отчётливых причудливо изломанных линий рельефа, постоянно освещаемых оранжево-красным светом огромной Звезды, чуть качающейся в малых амплитудах на тёмном небосводе, украшенном мириадами далёких серебряных и золотистых звёздочек. Он и себя чувствовал в окружающих величественных творениях природы сильным и мужественным.

          - Привет, Звезда! – Рамир поднял руку, улыбаясь и благодаря благодетельницу за подаренную жизнь. А она, переливаясь огненными вспышками, словно отвечая на приветствие, посылала навстречу ему тепло и свет, надёжно удерживая в цепких гравитационных объятиях Планету, и совсем не хотелось думать, что вместе с живительными лучами от неё исходят и губительные, уничтожающие всё живое. Она дарила жизнь и одновременно отбирала, и Планете приходилось защищаться от чрезмерной любви, окутав себя защитным слоем ионосферы и магнитосферы. И Рамир тоже вынужден защищаться от обжигающего ультрафиолетового излучения, облачившись в непроницаемый эластичный кремниевый костюм, плотно облегающий тело. Такая защита стала необходима давным-давно, когда под ударами глобальных планетных катастроф защитная оболочка сильно истончилась, в ней появились громадные дыры, в которые и улетучились водные массы и значительная часть атмосферы. Когда-то исчезнут и последние остатки, но это случится ещё когда-то, на жизнь Рамиру хватит. Всё появляется и исчезает, живёт и отмирает, и не надо грузить себя тем, что будет, а просто радоваться тому, что есть. Сейчас он был в полной гармонии и с природой, и с собой.

          Немного темнили настроение воспоминания о внезапных смертях горняков, не нашедших гармонии в рабской жизни. Рамиру было всё-таки слегка жаль тех, с кем он, по сути, делал общее дело, очень нужное для расширения и обновления подземного мегаполиса. Правда, чувство это – жалость – было не в чести у обитателей разрушенной Планеты, замкнувшихся в бедах каждый в себе и думающих только о том, как бы выжить самому. Казалось, в виду общей угрозы стоило бы объединиться и сообща, помогая соседу и подбадривая друг друга, решать общие проблемы выживания, но нет – страх за себя преобладал и заставлял внутренне скукоживаться, чтобы злой рок не заметил и обошёл стороной. Разум был бессилен перед инстинктом собственной сохранности. Равнодушие к соседу охватило всех до таких пределов, что никто не ужасался убийствам и самоубийствам, и главным сурово наказуемым преступлением осталось только воровство общественной собственности, тем более что личной давно уже не было. И ещё все негласно, в страхе, отдав себя во власть Совету, неукоснительно и бездумно соблюдали строгую дисциплину во всём, включая и личную жизнь. Основным чувством стала не жалость, не сочувствие, не любовь, а самосохранение. И всё же…