Последний вечер в Лондоне

Лондон

18 декабря 1939 года

Ева сидела в передней гостиной возле радиоприемника, цитируя по памяти свое любимое стихотворение Уордсуорта. Грэм подарил ей сборник стихов, и она изо всех сил старалась выучить их все, чтобы удивить его, когда они снова увидятся.

Закрыв глаза, она громко, с использованием интонации и выговоров, которым обучилась, слушая радиопередачи Би-би-си, декламировала:

Спокойным обновлением; и чувства
Отрад забытых, тех, что, может быть,
Немалое влияние окажут
На лучшее, что знает человек, —
На мелкие, невидные деянья
Любви и доброты.

Радиоприемник стоял рядом, поэтому она могла включать и выключать его, чтобы, прослушав, делать паузу и попутно отрабатывать правильные интонации. Наклонившись, она повернула выключатель, и на этот раз в динамике раздался голос Уинстона Черчилля. Он был военно-морским министром, которого Ева знала по почти ежедневным обсуждениям мировых событий в «Хорвате» с мистером Данеком. С помощью радиоприемника она старалась оставаться в курсе событий, чтобы не разочаровывать его.

Ева виделась с мистером Данеком и в Доме Луштак, но Мадам разговоры о войне не приветствовала, не желая, чтобы после них ее модные изделия демонстрировали угрюмые девушки с нахмуренными бровями и подавленным видом. Но из-за отсутствия Грэма и редких писем от него Ева жаждала любой информации. Грэм говорил ей, что, возможно, не сможет писать; а если и сможет, то, возможно, о многом рассказывать будет нельзя. София, судя по всему, тоже не знала, где Грэм находится, поэтому Ева не чувствовала себя обделенной вниманием. И еще чувствовала некоторое облегчение из-за того, что не приходилось врать Алексу по поводу отсутствия писем.

Хлопнула входная дверь, и на пороге комнаты Евы появилась Прешес, принеся с собой на изумрудно-зеленом пальто аромат морозного воздуха и «Вол де Нуи». Она держала подарки в красочной упаковке из магазинчиков на Оксфорд-Стрит. Она прошла к кушетке и бросила на нее коробки, наблюдая, как несколько соскользнули на пол.

– О боже. Я совершенно вымоталась. Кто бы знал, что рождественский поход по магазинам может быть таким утомительным. – Она сняла кожаные перчатки и засунула их в карманы, после чего стянула пальто и бросила его поверх подарков. Она перевела взгляд на радиоприемник. – Есть новости?

– Что-то по поводу победы британцев на море – они потопили германский корабль под названием «Граф Шпее». Где-то у Уругвая.

Ева подошла и прибавила громкость как раз, когда Черчилль произнес: «…блестящий морской бой, который обогрел сердца британцев».

Она нахмурилась.

– После стольких поражений наших союзников в Европе мне кажется, один корабль – та еще победа. Лучше бы сказали, что разгромили всю германскую армию.

Ева поразилась тому, насколько подруга походила сейчас на мистера Данека. В последние месяцы она воспринимала его как отца, который гордился ею, когда она могла грамотно поддерживать беседу. Но только в отсутствие Иржи Земана. Она больше не видела Алекса в «Хорвате», но Иржи теперь бывал там регулярно, рассматривая ее своим насмешливым взглядом. Она подозревала, что именно он раскрыл ее настоящее имя и узнал, что ее мать была прачкой, но слишком боялась обличить его. Сидеть возле него в «Хорвате» было сродни нахождению возле бомбы замедленного действия. Она не хотела выяснять, что еще он мог разнюхать.

Заслышав звук хлопнувшей крышки на щели для почты, Прешес побежала обратно в фойе.

– Тебе письмо! – радостно взвизгнула она. – Может, это от Грэма!

Ева взяла в руки конверт и пристально посмотрела на почерк. Мисс Ева Харлоу. Бумага придала ее имени правдивости, даже некоторой уверенности, словно письмо от Грэма превращало весь этот спектакль в реальность. Она встала, собираясь почитать письмо в одиночестве, подальше от Прешес и ее любопытных глаз.

– Наверное, от него. Извини, – пробормотала Ева и ретировалась в свою спальню, чувствуя неловкость из-за обиженного взгляда соседки.

Закрыв за собой дверь, она села на кровать. Не тратя время на поиски канцелярского ножа, она просунула палец под загнутый край конверта, разорвала его и нетерпеливо вынула письмо. Никаких цензорских пометок не было, и это заставило ее задуматься: то ли Грэм знал, чего писать не нужно, чтобы избежать цензуры, то ли использовал свои связи в правительстве, чтобы отправить ей письмо, минуя проверку. Ей было плевать. Она держала в руках его письмо, и прошло несколько минут, прежде чем руки перестали дрожать, и она смогла прочитать его.

«12 ноября 1939 года.

Моя любимая Ева.