Последний вечер в Лондоне

Прости, что не писал так долго. Пожалуйста, знай, что это не оттого что я не хочу писать, не оттого что я не думаю о тебе каждую минуту бодрствования, ведь я и хочу, и думаю. Я работаю от рассвета и до заката и постоянно нахожусь словно в тумане от изнеможения.

Меня включили в состав эскадрильи, и ходят слухи, что мы ускоренно готовимся к важной операции, и требуются добровольцы. Большего сказать не могу. Просто знай, что я цел и невредим и скучаю по тебе ежесекундно. Не терпится услышать от тебя новости, но я снова меняю место дислокации. Не знаю, куда, но надеюсь, смогу сказать точнее, когда снова увижу тебя.

Дэвид мне часто пишет. Уверен, ты уже знаешь, что его назначили на административную должность из-за того, что он в очередной раз не прошел медицинское обследование. Он твердо намерен попытаться еще раз, а пока что присылает мне новости о Софии. Он с гордостью сообщает, что «наши девушки», как он называет тебя, Софию и Прешес, весьма активно работают на нужды фронта в Женской добровольной службе. Не представляю, как фюрер собрался побеждать Британию, когда ему противостоит сила наших женщин. А еще он упоминает, что Александр Гроф в наше отсутствие стал вашим сопровождающим. Непременно поблагодарю его, когда снова его встречу.

У меня всего несколько минут, поэтому вынужден прерваться, но я пишу, чтобы сообщить тебе, что у меня ожидается отпуск под Рождество. Из-за неопределенности с нашей спецоперацией и с тем, кого из добровольцев отберут, на сегодняшний день все довольно туманно. Я не смогу сказать тебе более конкретно, но тем приятнее будет сюрприз.

Просто знай, что последняя мысль перед сном и первая при пробуждении – о тебе. Мне иногда снится, что я слышу шум волн, бьющихся о берег, и я представляю себе, что это наше будущее, о котором я мечтаю, и это дарит мне спокойный сон.

Я люблю тебя, милая.

Навсегда твой,

Грэм».

Ева взглянула на дату – письмо было написано больше месяца назад, и это означало, что они могут встретиться в любой момент. Она перечитала письмо, затем прижала его к груди; в ее сердце боролись тревога из-за специального задания Грэма и восторг от того, что она скоро его увидит. Она перечитывала письмо в третий раз, когда в дверь постучала Прешес.

– Это от Грэма? – спросила она, присев на краешек кровати рядом с Евой. – Он едет домой, да? Видишь, я же говорила тебе, если не увидишь, как он уезжает, он вернется.

Ева кивнула.

– Он приезжает домой в Рождество. Он не мог сказать, когда именно, поэтому, наверное, мне стоит отказываться от любых приглашений. – Она подняла флакон «Вол де Нуи» и щедро побрызгала им шею. – Я хочу быть готовой, – сказала она, улыбнувшись в зеркало подруге.

Прешес посмотрела на нее бесхитростным взглядом.

– Ты говорила Грэму по поводу духов?

Ева хотела солгать, но вместо этого просто произнесла:

– Нет. И это не означает, что Грэм не единственный, кому позволено наслаждаться ими.

Прешес улыбнулась.

– Похоже, ты додумалась, как усидеть на двух стульях одновременно. Я рада, я же люблю духи. Когда я ими душусь, я счастлива, как свинья в грязи.

Ева почувствовала облегчение от того, что Прешес не осудила ее решение оставить духи. Она улыбнулась подруге.