Последний вервольф

— Не знаю, — ответил я, — я знаю то же, что и ВОКС. Они — авторитетный источник, по крайней мере, были им. Превращение остановилось из-за вируса, так что либо бактерии умерли, либо у тебя к ним иммунитет. Может, в тебе есть что-то необычное с медицинской точки зрения?

— Ничего. У меня аллергия на цветение и миндаль. И nada.[35]

— Должно быть какое-то объяснение. Но вообще, не это сейчас главное. А главное… Есть несколько пунктов.

— Давай не сейчас. Лучше налей еще.

Я пошел в ванную и задумался о том, о чем давно уже пора было, пока она звонила по телефону. (Три года назад ее мать умерла от рака кишечника и Талулла взяла на себя труд вести семейный бизнес, по-видимому, вместе с — если даже не сказать, вопреки — своим отцом. А потом случилось «это». Два месяца спустя после Превращения она наняла генерального менеджера, Супер Расторопную Элисон, чтоб дать себе передохнуть) «Милая, просто игнорируй его, — говорила она, очевидно, про назойливого Николая. — Я сказала ему, чтоб не лез. Он делает это лишь потому, что знает: это тебя бесит».

Я лежал на полу в ванной, голый. Холодный мрамор и мерцающий свет галогеновых ламп. До меня стало потихоньку доходить. В особенности то, что я полностью изменился. Вселенная, думал я, всегда хочет заключить с тобой сделку, вот и ты соглашаешься на нее. В моем случае это жизнь без любви. Без любви. Сто шестьдесят семь лет. Не странно ли говорить о любви теперь? Нет, не странно. Впрочем, с другой стороны (как сказал бы Витгенштейн), всегда странно говорить о любви. Все было как раньше, но при этом совсем по-другому. Город, шумные пробки, миллионы человеческих глаз, говорящих ртов и умелых рук подтверждали: эпопея случайностей и ежедневной рутины продолжается. Все та же Вселенная без Бога, но полная хаоса, — но теперь я, к моему безграничному счастью, в ней не одинок. (Вдруг я ощутил виноватую тоску по Харли.)

Забыв о нормах этикета, принятых в природе, мы проскочили фазу взаимного восхищения и влюбленности и сразу перешли к сильнейшему притяжению. Это не был наш выбор. Просто я был создан для нее, а она — для меня. Wulf скрепил наш союз, благословил, обнял, как вонючий пьяный священник. Что я писал об Арабелле? «Мы должны были убивать вместе и сиять». Да. И теперь тепло от этого сияния я чувствовал как слабое воспоминание. Или, скорее, как еще неясную новую идею, будто оно пришло из будущего, полного убийств. Талулла взглянула мне в глаза, когда я засовывал свой член ей во влагалище, взглянула так, что я почувствовал Арабеллу, чей дух жил во мне, чей призрак смотрел сквозь мои глаза, она заметила это присутствие и подняла бледные бедра с такой медленной и победоносной податливостью, что мое предательство, хотел я того или нет, только увеличило мое наслаждение, заставило меня полностью отдаться во владение другой женщине, словно я помочился на алтарь, на могилу, отрыл и осквернил любимое тело, совершил абсолютное святотатство в здравом уме, подчиняясь законам Эроса.

Мы оба знали, что фаза юношеского восторга пройдет или, превратившись в полное извращение, вызовет проблемы, задушит сексуальный поток, вызовет пагубные последствия. Сейчас она смотрела на меня так, будто мы находились в тайном сговоре. «Да, я знаю», — говорил ее взгляд. Да и как, убив шесть жертв, могла она не знать удовольствия от падения?

Пол был холодным, мне стало неприятно лежать. Я поднялся и принял горячий душ. Хотелось пойти обратно, сунуть нос ей в киску, а язык — в ее сладкий молодой сфинктер, и почувствовать притягательный животный запах там, внизу — ответ на вопрос, который я задавал себе годами. И оба они лежали с открытыми глазами, и оба они знали, что были обнажены;[36] и им это нравилось.

Но в то же время, в то же время, в то же время мир жил дальше. Нам нельзя было здесь оставаться. Вся эта история с дротиком не укладывалась у меня в голове. Те дни, когда Грейнер ловил нас живыми, давно остались позади. Хотя, конечно, Альфонса ловил Эллис, а не Грейнер. В любом случае, пора было уходить. С нашей стороны было глупо встречаться на Манхэттене в первый же раз.

Я почистил зубы и вернулся в спальню, она как раз заканчивала разговор. Она взглянула на меня. Мы не рассмеялись, но если бы это было в кино, как раз так и было бы прописано в сценарии, чтобы показать: проведя всего десять минут в разных комнатах и встретившись снова, мы вернулись в настоящую реальность, которая одна имеет значение.

— Ты весь сверкаешь, — сказала она.

— Максимальный контраст. Хочу, чтобы ты оставалась грязной.

— Фу. Ну ладно.

Я лег рядом.

— Сегодня мы можем наслаждаться, — сказал я, — но завтра у нас есть дела.

39