Последний вервольф

Талулла села в одно из красных кресел в стиле рококо и положила ноги на пуфик. Все эти дни мы старалась избегать разговоров о том, кто мы на самом деле. Но страшный неотвратимый факт прорывался наружу во всем, что бы мы ни делали, и полнее всего он проявлялся во время секса. Когда мы оставались один на один, Wulf очень красноречиво пах; ароматная правда, рядом с которой все остальное меркло. На людях мы делали вид, что этого факта не существует — так бездетная пара, решившая выдумать для себя сына и домик с садом, притворяется в обществе нормальными людьми. Вот как мне представлялось теперь наше положение (хотя Бог по-прежнему был мертв). Мы словно были героями в пьесе Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?». Мы вели себя так, будто каждый из нас хотел спровоцировать другого на признание того, что мы занимаемся самообманом. Или, скорее, она провоцировала меня. Эта игра напомнила мне, что она совсем недавно ощутила на себе силу Проклятия и пока была готова верить, что все — то есть превращение в монстра раз в месяц и убийство невинных людей — еще могло оказаться страшным сном. Мы даже избегали говорить о причинах, которые подтолкнули ее поехать в Англию, хотя я и так все понимал: те пять жертв, как ни старалась она нападать на них в разных уголках Штатов, начинали давить на психику. Она выбрала Англию, потому что там говорят по-английски. А в нашем случае надо стараться не иметь языковых преград и не привлекать лишнего внимания. Она знала, что я все знаю. Поэтому ее лицо иногда принимало виноватое выражение, словно кто-то сказал в наушник дикторше новостей в прямом эфире, что знает все про ее аборты или порнофотографию — ее щеки вдруг вспыхивают, и она моментально теряет самообладание, не понимая, что говорит. В сексуальном же плане она стала напоминать Еву, на чьих губах еще блестит сок запретного плода.

В общем, мы старались сохранять тайны неразоблаченными. До поры.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Значит, нам не надо волноваться о всех вампирах на свете.

На ней было серое шерстяное вязаное платье, черные чулки и черные кожаные сапоги до колен. Уютное платье и агрессивные сапоги. Мягкая внутренняя сторона бедра и жесткая внешняя. Это совсем не шутка портного, просто замечание человека, у которого вовсю играют гормоны. Прошла уже половина фазы до следующего полнолуния, и в ее запахе появились новые нотки. Под изысканным ароматом «Шанели» я чувствовал ее второе Я, которое издавало сильный запах тайного убийства и жестокости. Я чувствовал исходящий от нее жар. Голод, который нельзя утолить ничем, кроме живой плоти, заполнял ее существо. И следующие двенадцать дней этот голод будет лишь усиливаться. В нас обоих. Синхронно.

— Да, — сказал я, — но этот болтливый идиот опасен. Он выглядел так, будто впервые в жизни увидел оборотня. Есть что рассказать дружкам. Если среди них окажутся вампиры, которые в курсе происходящего, совсем скоро они возьмут нас на мушку. Этот болван расскажет после ужина веселенькую историю про оборотня, и оп! — они уже нас выследили. Нет. Пора уезжать.

— Сейчас? Сегодня?

— А ты хочешь сидеть и ждать, пока они нас выследят?

Она встала с кресла, подошла ко мне, обняла и поцеловала.

— Нам не стоит ехать вместе, — сказал я неуверенно.

— Не сходи с ума.

— Но они пока не знают о тебе. А если узнают…

— Это все в прошлом. Теперь есть только ты и я. И все.

Пауза. Мой член уперся в нее. В этот момент я понял, что ее поцелуй всегда сможет отвлечь меня от любых хмурых или параноидальных мыслей. Ее талия в моих руках — магическая геометрия, которая уносит меня назад к истине, к началу начал, в место, где обитает душа, где можно сойти с ума. Она — воплощение истины-красоты, как у Китса.[38] И я не могу противостоять ее чарам. И мне придется просто жить и принимать все, что бы ни готовило будущее.

— Ну, мы можем подождать полчаса, — сказал я, положив руки на ее круглую попку.

— И что, теперь так будет всегда?

— Не знаю.

— Тогда поторопись, — сказала она, — пожестче и побыстрей, пожалуйста.