Мои мертвецы спят, ворочаясь во мне и мечтая об освобождении. Любовь, как оказалось, может заставить их умолкнуть. Во сне они мечутся. Их ропот нарастает, грозит, что они вот-вот пробудятся, и снова смолкает. Сила любви держит их в узде. Лишь призрак Арабеллы не оставляет меня в покое, чувствуя, что между нами все кончено. Я отворачиваюсь от нее. Не обращаю внимания. Впервые за сто шестьдесят семь лет то, что произошло сто шестьдесят семь лет назад, не кажется мне вчерашним днем. Впервые за сто шестьдесят семь лет настоящее для меня важнее прошлого.
Кажется, за эти тридцать дней я из реального времени попал в какую-то временную петлю, где ощущается каждая секунда, а минуты и вовсе раздуты до гигантских размеров, и время приходит в порядок, лишь когда я слышу по телефону голос Талуллы.
Так мне казалось. Пока пару часов назад кое-что не произошло. Приходил Эллис.
Я наливал себе виски, когда дверь в библиотеку распахнулась, он вошел, и с ним ворвался сырой лондонский воздух. У него был жуткий ячмень на левом глазу, а на губах — избыток гигиенической помады. Все вместе создавало впечатление нагоняющей ужас неудачной восковой куклы.
— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? — сказал он, опускаясь в кресло напротив дивана, чья кожаная обивка скрипнула. — На улице гадко.
Я налил второй стакан и протянул ему, подавив порыв вздрогнуть, когда наши пальцы соприкоснулись.
— Боже мой, — произнес он после глотка, — так намного лучше.
Порыв наброситься на него был почти неудержимым, но представив, как Талулла с широко открытыми глазами лежит на своей койке в комнате, освещенной экраном телевизора, и пытается разглядеть что-то сквозь стену, я сдержался. Я подложил в огонь свежее полено, слегка подладил его к другому в костре, хотя это было не нужно, и сел напротив. Покорность. Ты продлишь ей жизнь только с помощью покорности.
— Ну что ж, — сказал он, — пора тебя проинструктировать. Через два дня, в среду утром, ровно в 9 часов, ты позвонишь в офис ВОКСа на Мэрилебон по этому телефону. Держи, это абсолютно чистый мобильник, он гасит все прослушки. Не перепутай его с другим. Грейнер будет в офисе. Конечно, трубку возьмет не он, а какая-нибудь секретарша. Ты оставишь для него сообщение, чтобы он перезвонил на этот номер через час. Он позвонит.
— Почему ты так уверен?
— Блин, Джейкоб, просто
— Окей, окей.
— Я всего лишь исполняющий.
— Прости.
Он на секунду прикрыл глаза. Приложил ладонь к ячменю.
— Когда он перезвонит, назначь встречу. Полнолуние в пятницу, в 18:07. Хотя ты, конечно, и сам знаешь. Не позволяй ему переназначить встречу в другом месте. Уэльс. Твой лес, ок? Мы все там подготовим. Если сунешься за Пиренеи или еще куда, все сорвется. Понял?
— Понял. Когда я увижу Талуллу?
Он не отвечал. Кровь отхлынула у меня от затылка. Руки и ноги, наполненные адреналином, были готовы в любой момент безрассудно сотворить с ним что-нибудь. Но я ничего не мог поделать.
— Мне надо ее увидеть, — сказал я. А потом, наплевав на то, что должен изображать сдержанность, добавил: — Ради бога, пожалуйста.
Эллис тяжело вздохнул. Его бледность и повышенная раздражительность на самом деле были, как я теперь понял, признаками кошмарной усталости. Раньше я даже не предполагал, что он, на грани нервного срыва.
— Эх, Джейк, — покачал он головой, словно великодушный раввин разочарованный своим учеником. — Будь терпимее, серьезно. Я понимаю, что это нелегко… — и его глаза покрылись поволокой. Он на секунду застыл. В его непроницаемом внутреннем мире что-то происходило. — То есть я правда знаю, как это тяжело. Прости, я совсем не пытаюсь войти в твое положение. Я, знаешь ли, зарекался на Новый год — всегда стараться сочувствовать другим. И еще прочитывать по стихотворению каждый день.
Кочерга, которой я недавно пользовался, все еще будто чувствовалась у меня в руке. Идеальный предмет, чтобы раскроить человеку череп. Я не шелохнулся.
— Ладно, слушай, — продолжил он. — Помнишь отель, в котором ты останавливался в Карнарфоне, «Касл»? На тебя забронирован номер с вечера четверга. Номер тот же, там еще окна выходят на улицу. Приезжай туда в четверг и жди моего звонка. Никаких шлюх и ничего такого.
Я снова подумал о Мэдди, вернее, бедняжке Мэдди, так я ее называл в своей памяти, с недавних пор ставшей сентиментальной. Я вспомнил то ужасающее понимание (и попытку все отрицать) в ее глазах, когда Грейнер сказал: «Он оборотень, дорогуша». Что-то шелохнулось у меня в душе при мысли о ней, но сейчас мне было не до того.
— И ты привезешь ее туда?
— Нет, Джейк, в номер мы тебе ее не привезем. Ты просто заселишься и будешь ждать.
— Не крути мне яйца, Эллис, я серьезно. Я тебе не… — я замолчал. Эллис сидел неподвижно, держа руки с невероятно длинными пальцами на коленях. — Прости. Чувства. Черт бы их побрал.