Последний воин. Книга надежды

— А я только неделю как её встретил… Но вам откроюсь. Я человек холостой, одинокий. Были разные варианты, не без того… Но сейчас впервые чувствую — это то самое, это она. Прелестная девушка! А, Павел Данилович? Скромная, тактичная. Собой хороша. На меня прямо наваждение нашло… Я вам по-товарищески. Если бы вы к нам не подошли, я бы сегодня ей всё сказал. Я на ней женюсь, Павел Данилович, честное слово. Есть обстоятельства, которые заставляют спешить. Да и что толку волынку тянуть! Мне тридцать лет. В этом вопросе, сколько ни медли, не угадаешь. Потом всё выяснится. Главное, она ничуть не похожа на этих современных вертушек с куриными мозгами. Она откуда-то из другого времени. Сама женственность… Вы не удивляетесь, что я вам так откровенно? Вы её лучше меня знаете. Вы одобряете мой выбор? Только ответьте без затей. Как бы вы брату сказали. Очень меня этим обяжете.

— Да чего ж тут, конечно, надо жениться, коли охота есть.

Пашуту успокаивало горячечное словоизвержение, коему, видимо, был подвержен Вяткин. Нет, это не для Вареньки. Это ей быстро прискучит.

— Одно меня смущает, — Вяткин задумался. — Разница в возрасте всё-таки ощутимая. Она совсем девочка. Такой восторженный, наивный ребёнок. Жизнь для неё сплошной праздник. О её грустных сторонах она, кажется, и понятия не имеет. Боюсь, и меня слегка идеализирует. Десять лет между нами, десять лет. Много это или мало?

— Со временем разница сотрётся, — утешил Пашута. — Когда ей стукнет пятьдесят, вы ей таким огурчиком покажетесь…

4

Он позвонил утром около одиннадцати. Сняла трубку мать и вежливо объяснила, что Варенька в бассейне и вернётся к обеду. Спросила, что ей передать и кто звонит. Пашута не нашёлся с ответом, буркнул что-то о старом знакомом. У него возникло неприятное ощущение, что он со свиным рылом лезет в калашный ряд. Вот она красивая жизнь — «бассейн», «что передать?».

До обеда кое-как перемогся. Получил в конторе свой первый дворницкий аванс — двадцать восемь рублей, на радостях купил большой ореховый торт (вдруг Варенька пожалует на чашку чая), а Лидии Васильевне преподнёс три багряных георгина. Цветы она приняла, против ожидания, без всякого смущения, будто ежедневно получала их корзинами. Подмигнула Пашуте:

— Будем надеяться, скоро вы будете дарить цветы вашей Вареньке?

Из суеверного чувства он не поделился с ней новостью, хотя она из него выпирала. Заглянул в парикмахерский салон на Кировской, откуда вышел помолодевшим. После вчерашней грозы денёк отливал коричневыми тонами, а в телефонной будке, где Пашута пристроился, чтобы вторично набрать заветный номер, загадочно пахло прелым сеном.

На этот раз ответила Варенька. В трубке её голос прозвучал чарующим, лесным окликом.

— Ну чего, — сказал Пашута. — Ты просила позвонить. Чего-нибудь стряслось?

— Вон как! — Варенька засмеялась. — Я просила? Небось всю Москву обегал, пока меня разыскал.

— Теперь это не имеет значения.

— Почему, Паша?

— Эдуард Захарович на тебе жениться хочет. Я ему не помеха. Поздравляю тебя.

— Он тебе вчера сказал?

— Советовался. Его смущает, что ты бесприданница.

— Паша!

— Чего?

— Мы с тобой как-то не так разговариваем.

— Утром мама трубку брала?

— Мама. А что?

Пашута погладил живот, стряхнул невидимую соринку с брюк. Попробовал прикурить, но спичка сломалась.

— Павел Данилович, ты где?

— Варя, подожди немного, я минут через десять перезвоню. Ладно?

— Подожду. Только не исчезай.

Он сходил к квасному киоску, который разглядел через стекло, и выпил кружку за шесть копеек. Выкурил сигарету, подставив лоб пылающему солнцу. Ему было и душно, и в дрёму клонило, и плечи налились свинцом. Он растягивал счастливые минуты. Она ждала его звонка где-то в прохладном лоне квартиры, в старом доме с толстыми стенами, прижав к нежным щекам розовые ладошки, а он, пожалуйста, кваску попил, сигаретку сосёт, независимый и строптивый. Пока она ждёт, его песенка до конца не спета. Может, и не надо больше ей звонить? Всё между ними сказано. Она попросила: «Ты только не исчезай!» Самое время рубануть по узлу топором. Тут ещё как на грех двухкопеечной монеты не оказалось в кармане, пришлось сунуть в щель гривенник.

— Я всё думаю, Варя, что же ты за человек. — Пашута трубку держал левой рукой, а правой бережно массировал кожу там, где сердце.

— Ты про что?

— Да как-то чудно тебе всё с рук сходит. Предаёшь, обманываешь, баклуши бьёшь, ну вроде ты птичка небесная, а люди надеются. Тот же Вяткин. Даже жалко его немного. Он же не понимает, что ты овечкой прикинулась. А потом сожрёшь со всеми потрохами.

Она не ответила сразу, но он слышал её дыхание, и свидание их продолжалось.

— Ты Вяткина не жалей. Во-первых, я за него замуж не пойду, а во-вторых, ты его плохо разглядел. Он сам кого хочешь сожрёт… Ты откуда звонишь?

— Из автомата.

Несколько секунд протекли подобно солнечному затмению. Он догадался, что она сейчас скажет.

— Паша! — всё же дрогнул голосок, налившись влажным сумасбродством. — Чего по телефону трепаться, когда ты рядом. Иди ко мне. Родителей до вечера не будет.

— А у тебя какая квартира?

— Четырнадцатая.

— Сейчас приду.