Варя притихла, углубилась в себя. Этот разговор ей тоже нелегко дался. По правде говоря, она вовсе не надеялась, что Пашута её разыщет. Убедила себя: очередной забавный житейский эпизод исчерпан. Горевать не о чем. О чём горевать? Больше он ей не нужен, их дороги сомкнулись случайно — так она себя настраивала. Но когда он к ней вчера приблизился, так внезапно, её жаром окатило с ног до головы. Зря обманывала себя. Никуда этот человек из её жизни не денется. Смертную тоску расставания с ним она много дней носила в сердце. Увидела — и всё прояснилось. Она его пленница. Захотел бы он, и вчера пошла бы с ним куда угодно. Но лучше ему этого не знать. Лучше пусть он сейчас уйдёт. Она его пленница и раба, у неё не осталось воли, но стоит ему об этом догадаться, он её перекрутит, как мочалку, во все стороны кровь брызнет. Женский инстинкт ей подсказывал, что надо защищаться до последней минуты. Она с трудом выдерживала ровный тон. А в слова не вдумывалась, не до того было. Главное, не расклеиться.
— Я могут так понять, Павел Данилович, будто ты девушке предложение делаешь?
— Я тебе его ещё в Ленинграде сделал, когда салом торговали.
— Ты на мне хочешь жениться?
Пашута сигарету сунул в рот, а прижечь забыл. У него было подозрение, что она над ним как-то изощрённо издевается.
— Да, Паша, помнишь, я тебе про Гната Борисовича рассказывала, который из меня чуть уголовницу не сделал? Ох, Паша, как он плохо кончил! Мне пацаны рассказали. Представляешь, пришли за ним из органов, а он в петле висит. Кто-то его предупредил, что арестуют, он взял и повесился. Всё-таки сильный был человек, да, Паша? Но нам с тобой его не жалко, верно? Молчишь? Ну и молчи… Пойду чайник поставлю. Тебе что лучше, чай или кофе?..
Когда мимо проходила, он как каменный стал. Чудом со своими руками совладал, которые, к ней потянулись. Сидел, думал: надо бежать. Надо бежать отсюда, пока хуже чего не вышло. Но эта мысль в нём вроде сквознячка ворохнулась. На самом деле понимал: случись сейчас, что дом рухнет в преисподнюю, он всё равно останется сидеть в этом кресле. Ничто его оттуда не выбьет до поры до времени. Варя вернулась, опустилась на колени возле него, руку взяла в свои ладошки, сияя глазами, пробормотала:
— Но ты же всё про меня знаешь, Паша. Ты знаешь, какая я дрянь. И всё-таки хочешь жениться?
Он сидел истуканом. Ему уютно было. Лишь бы дождик с потолка не закапал.
— Ты что, Паша? — испугалась она, сильнее стиснула его руку. — У тебя что-то болит?
— Нет, — он улыбнулся. — Но у меня какие-то мураши бегают перед глазами. Маленько я вроде окривел… Про что ты сейчас говорила?
— Ты мне не простишь, какая я была. Я и сейчас такая. Ты правильно сказал: могу предать, обмануть. Мне перебеситься надо. Я ещё долго буду беситься, Паша… А ты правда меня любишь?
— Похоже на это.
— Но у нас с тобой счастья не будет. Мы слишком разные. Я про это и раньше намекала, а ты не слушал… Тебе такая нужна, как Вильямина. Я тебе только все нервы истреплю. Родителям уже истрепала…
— Это всё верно, — Пашута настроился на благодушную беседу. Он с напряжением пытался уловить недосказанное, наиважнейшее, что осталось за её словами. Ему мешали сосредоточиться её руки, сжимавшие его ладонь, и её близость, подобная яду. Под воздействием этого яда мышцы его расслабились, и он опасался, что того гляди сползёт с кресла на пол, и это будет смешно и ещё неизвестно, как растолковано. — Ты рассуждаешь умно, но это нам не поможет. Мы оба крепко влипли. Я и сам понимаю, что тебе не подхожу. Кто я такой? Работяга. Ни богатства, ни почёта. Даже воровать не умею, как твои приятели. Тебе вчерашний аспирант под пару. Вам есть о чём поговорить. А я в театре был, когда в школе в культпоход водили… Моя жизнь пробежала, как минута, пока тебя не встретил. Всё надеялся, впереди что-нибудь особенное ждёт, а ничего не случилось. Кто со мной дружил, уж многие поумирали. Тем годом Васька Югин копыта откинул. Крепкий был мужик и загадочный. Думу имел о высшем предназначении. Однажды по пьяной лавочке мне открылся под честное слово. Мечтал Васька на Тибет уйти и всю тамошнюю мудрость впитать, а после донести новую правду до нашего народа. Он и деньги на это копил. Тайком от жены сберкнижку завёл, каждый месяц по десятке откладывал. Около трёх тысяч успел набрать, когда хлопнулся. Побежал за автобусом, на камешке поскользнулся, вписался виском в тумбу — и каюк. Мечту тибетскую с собой унёс. А зачем жил?.. И другие были, которые ушли. Но некоторые остались, и я среди них. Любому вопрос задай: зачем живёшь? — никто не ответит. Может, и обидится. Васька хоть думу лелеял, а большинство так прозябает, от утра до вечера. Ведь страшно это, Варя, да?.. Ты Спирина возьми, нашего общего друга. Он себе в утешение план коммуны сочинил. Думаешь, верит в него? Вряд ли. Пустоту в жизни хочет чем-нибудь заткнуть. А её выдумкой не заткнёшь. Пока человек смысла жизни не поймёт, ему покоя нет. Но и тем, кого этот вопрос не мучит, тоже завидовать нечего. Они до срока мёртвые.