Последний воин. Книга надежды

— Напрасно ты о Вареньке напомнил, напрасно. Я только-только забывать начал. А это нелегко. Сердечную боль убить, как душу вынуть… Она меня прогнала, не я её. Волю хотела надо мной взять, а я не стерпел. Ты прав: не удалась жизнь, не заладилась. Было и хорошее, да давно потухло. И ворошить не стоит. Наше горе никто не развеет. Я тебе скажу, в чём оно, наше горе, и ты сразу забудь, как я забыл… Маленькие мы людишки, Сеня, маленькие, а замахивались на большое. Вот и иссякли до поры. В любви замахивались и в работе. А вышел — пшик. Посмеялись над нами. Ты понял, про что я говорю, Семён Спирин?

— Ты не маленький, и я не маленький, — возразил неусмиренный Спирин. — Правильно, что замахивались. Не достигли цели — это другое дело. Не по нашей одной вине.

— По дядиной? — Пашута внезапно озлобился и загудел трубой: — По маминой? Не ври, Спирин. Где твой ум? К чему ты стремился? Какому подлецу хребет сломал?.. Сколь лихих людей вокруг нас ловчили, по-подлому нашу жизнь переиначивали, а мы лишь брыкались иной раз, да и то некрепко. Бились мы, как слепые котята, харей всё в одну и ту же стену. Даже дырки в ней не пробили! Гляди, седые оба, а на том же пятачке пляшем, те же жалкие слова говорим — стыдно… Не трожь меня больше, Сеня! Я сына хочу, пусть он крепче меня на ногах стоять будет.

У Спирина нашлись бы веские аргументы в этом споре, но уж больно Пашута нервничал: желваки со скул того гляди соскочут. Спирин попытался его утихомирить, улыбнулся своей младенческой улыбкой.

— Остынь, Паша, остынь! Не греши на себя… Ужином-то будешь кормить, всё же с дороги я?.. Бутылец там у меня в корзинке, пироги Урсулины. Для тебя пекла.

Ночью, под Семёновы всхрапы, приснилась Пашуте Варенька, как никогда не снилась. Ласковый был сон. В нём не было ни лиц, ни очертаний, но был он полон её дыханием. Не желая просыпаться, чтобы не расстаться с Варенькой, Пашута и во сне понимал, что рядом пронеслись их жизни, но не соприкоснулись.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ПОБЕДА (ОКОНЧАНИЕ)

— Всё равно ты умрёшь, — сказал Амин, лениво пружиня тело под кожаными доспехами. — Тебе нечем откупиться. Но твоё мужество вызывает уважение. Ты мог стать хорошим сотником в моём войске. Судьба распорядилась иначе. Я пришёл сюда из любопытства. Давай поговорим как обыкновенные люди. Забудь о моём могуществе. Говорят, солнце светит одинаково и рабу, и владыке. Хочу спросить тебя кое о чём.

Десятеро отборных воинов целили из луков Улену в лицо и грудь, а хан выдвинулся вперёд, восседал в седле величаво. Улен стоял перед ним в узком проходе, не хоронясь, простоволосый, беспечальный. Конь похрапывал за близким выступом, невидимый хазарам. Он предупредит Улена, если враг прокрадётся сзади. Время отсчитывало для Улена, вероятно, последние мгновения, но что с того. Дыхание его угаснет уж никак не по воле злого человека, снедаемого скукой.

— Спрашивай, хан, я отвечу тебе.

— Где ты научился нашему языку?

— Я много странствовал. У разных племён свои собственные слова, но выражают схожие чувства, поэтому их нетрудно запомнить.

— Какие чары спасали тебя? Ты должен был погибнуть, а всё ещё жив. Говорят, тебе помогают духи?

— Над духами я не властен, как и ты, хан. Но удача всегда со мной.

— Постарайся не сравнивать нас, — нахмурился Амин. — Иначе ты укоротишь нашу беседу.

Улен покорно склонился, на миг потеряв из виду целящихся в него лучников.

— Прости, хан, я не хотел задеть твою гордость.

Амин не жалел, что поддался на коварные уговоры Урды, таящего злую думу. Вон какой зверёк с отчаянным сердцем заперт в каменную ловушку; с таким чем дольше играешь, тем щекотнее отдаётся в желудке. Есть изысканное наслаждение в том, чтобы любезно говорить с человеком, зная, что это труп, и следить, как с губ праха слетают слова, как он скалит зубы, как из смелых глаз вдруг высечется смертная мольба. В такие мгновения открывается истинный смысл жизни, её призрачность; и ослепительная догадка о том, что ты единственный зрячий среди слепцов, наполняет желанным покоем звенящий от напряжения разум.

Хан милостиво кивнул пленнику.

— Ответь, чужеземец, зачем ты пришёл к нам? Это тоже непонятно мне. Ты слишком слаб, чтобы отмстить за поругание рода. Мне говорят, на подвиги иногда толкает мужчину тяга к женщине. Убогие песнопевцы называют это любовью. Неужели и впрямь возможно такое? Неужели ты ринулся на верную погибель в надежде вернуть женщину, подобную тысячам других? Если это так, признаюсь тебе, россич, я не могу уважать тебя. Кто платит слишком дорогую цену за обыкновенный товар, тот глуп и ничтожен.

— Я пришёл за женой, — сказал Улен. — И всегда буду приходить за тем, что ты награбишь, хан!

Стены ущелья даже тихие звуки отбрасывали прямо в уши, но хану показалось, что он не расслышал. Покосился на лучников: как они? Увидел каменные изваяния, багровые пятна лиц. Воины терпеливо ждали его знака.

— Ты назвал меня грабителем, россич?

— А кто же ты, всемогущий? — весело отозвался Улен. — Ты пришёл тайно с большой силой, разорил городище и украл всё, что мог.