Последний выдох

– Черт, – прошептал он, тяжело дыша и чуть не рыдая, – должно быть, Гудини был гребаным пацифистом! Наверное, не хотел, чтобы его маска была способна на убийство! Забери. – Ладонями безвольных рук он отпихнул пистолет обратно. – Тебе придется самой. Стреляй в Делараву.

Он поднял взгляд и прищурился в попытке рассмотреть пожилую женщину на другой стороне слепящего света. Вдруг его внимание привлекло движение наверху лестницы, которая находилась справа от него через палубу.

Зазвучали частые щелчки, а свет собрался в узкий луч, который теперь был направлен через линзу проектора.

На стене за лестницей появился широкий сияющий прямоугольник в черно-бело-серой гамме, и в транслируемом изображении Салливан увидел угол дома и толстого мужчину, который раздраженно тряс непослушным садовым шлангом. Теневой силуэт Кути изменился на проецируемое изображение мальчика на темно-серой лужайке, который одной ногой изо всех сил давил на шланг за спиной толстяка. Тот почесал голову и заглянул прямо в отверстие шланга, в этот момент мальчишка убрал ногу, и струя воды ударила толстяку в лицо.

– Плагиат! – заявил призрак Эдисона, который, хоть и выглядел плотным на свету, тени вовсе не отбрасывал. – Это мой фильм «Негодный мальчишка и садовый шланг» 1903 года!

– Люмьеры сняли его раньше, в 1895-м, – заявил призрак отца Салливана из тьмы за ярким светом дуговой угольной лампы слева от Салливана. – К тому же я его усовершенствовал.

В проецируемой киносцене из шланга продолжала бежать вода, но теперь конец шланга был в руках у толстой женщины, а хлещущий из него поток состоял из тысяч крохотных, размахивающих конечностями человечков, которые падали на голову толстухи, размывая ее до самого черепа.

Стоящая на другой стороне палубы шокированная Деларава в ужасе закричала… раздались выстрелы, и свет погас.

– Это что, какая-то симпатическая магия? – верещала Деларава. – Только я выйду отсюда целой и невредимой, Питекан! Все будет так, как того захочу я!

– Пристрели ее уже! – тревожно произнес Салливан, хотя в накрывшей их внезапной темноте Элизелд наверняка видела не лучше его.

– Я не могу, – сдавленным от гнева голосом произнесла Элизелд, – убить ее.

В этот момент Салливан подпрыгнул, оттого что кто-то дернул его за рубашку спереди, по другую сторону от Элизелд. Вертя во все стороны головой, он уловил запах бурбона, так что не сильно удивился, когда голос Сьюки произнес:

– Иди сюда, Пит.

– Иди за мной, – шепнул он Элизелд, ухватил ее за край рукава и потянул за собой, следуя за смутно улавливаемой формой Сьюки, – высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о кабель, – в узкое место за световым пятном.

Сьюки оказалась достаточно плотной, чтобы толкнуть Салливана на колени, и прошептала ему в ухо:

– Не горячо.

Он пошарил во тьме прямо перед лицом, и пальцы нащупали знакомую форму: деревянную коробку на конце толстого кабеля, открытую с одной стороны и снабженную кожаным клапаном. Это был штепсельный коммутатор старого образца, такие называли «паучьими коробками», потому что паукам почему-то нравилось населять их просторные и темные пустоты. Он был таким же старинным, как и дуговая угольная лампа, и явно не входил в состав современного оборудования Деларавы. В середине восьмидесятых, когда Салливан и Сьюки еще работали у Деларавы осветителями, «паучьи коробки» были запрещены из-за высокого риска, что кто-нибудь засунет в них ногу или руку и получит удар током.

Но Сьюки сказала «Не горячо», поэтому он одной рукой отогнул клапан, легонько стукнул другой и подставил раскрытую ладонь.

Сьюки сунула ему в руку старинный штекер, Салливан перевернул его в вертикальное положение и прочно вставил в разъем коробки. После этого он отпустил клапан и убрал руки.

– Готово, – сказал он.

– Горячо, – произнесла Сьюки, – сейчас.

Снова, словно нож, где-то лязгнул коммутатор, на этот раз рядом с ним, опять с жужжащим рокотом вспыхнула новая дуговая угольная лампа, и в глаза Салливана ударил резкий свет.

В отраженном свете он увидел, что отец стоит совсем рядом с ним. Артур Патрик Салливан выглядел не старше, чем лет на пятьдесят, волосы у него были скорее серебристые, чем белые. Он опустил взгляд на Пита Салливана, который крутился внизу у «паучьей коробки», и подмигнул ему.

– По-моему, нам нужен гель, – произнес отец Пита; старик дотянулся до лампы и положил ладонь на два соприкасающихся угольных стержня, удерживаемых зажимами.

Салливан поморщился и вдохнул со сжатыми зубами, однако рука отца не взорвалась, а стала сияюще-прозрачной, и через кожу просвечивали красные артерии и синие вены, а сам он смотрел через всю комнату и зловеще улыбался.

На стене за лестницей стала проявляться новая сцена, на этот раз в цвете. (Опадающие с потолка хлопья, кружась в луче света, вспыхивали и сияли подобно крохотным метеоритам.)