Последний выдох

Пленки с новостным сюжетом, уж какой он получился, лежали в контейнере, и Деларава отослала одного из людей в студию с материалами, но сама не хотела покидать пляж, не выяснив, появился ли уже из моря призрак старого Салливана – и если да, то где он находится. Она не осмелилась бы пытаться съесть его до субботы, но ничего не помешало бы ей поймать его в склянку хоть сейчас.

И потому она, должно быть, в сотый раз посмотрела на свои часы, но стрелка компаса все так же неуверенно дрожала, указывая (примерно) на квартал, занятый бетонированными гандбольными полями, находившийся к северу от нее. Еще до включения камеры она пробилась туда сквозь толпу, то и дело посматривая на часы, но каждый из этих шести раз стрелка указывала вовсе не на север, а на каких-нибудь стоявших поблизости ухмыляющихся или хмурящихся старых психов в тряпье из магазинов «секонд-хенд» – обросших плотью, отвердевших старых призраков, чахлые поля которых вообще остались бы незамеченными, находись они на пару ярдов дальше.

Призрак Питекана Салливана нельзя было бы отличить от свежеумершего, и он был бы силен, сохраняясь все минувшие тридцать три года в несокрушимом стазисе моря. Но теперь, глядя на дрожащую стрелку, она думала, что слежка за новым призраком походит на попытку отследить вертолет в городе – его «слышно» со всех неизменно ложных направлений, звуки всегда ложны и, будучи порождением эха, в свою очередь, порождают его.

«Но я не улавливаю даже эха. И Джоуи Вебб не ощущает его, и он должен был бы – Джоуи считает их ангелами, или духами, или чем-то еще, но он действительно достоверно ощущает призраков. Будь он здесь, Джоуи знал бы об этом.

И его здесь нет».

Деларава полезла в сумку и вытащила бумажник.

– Джоуи, – сказала она, – ты меня слушаешь? Я хочу, чтобы ты остался здесь и снял комнату в мотеле или где-нибудь еще. Ты сможешь это сделать? – Достав из бумажника пачку двадцаток и сотенных, она протянула ее ему.

– Какой мотель? – взбодрившись, осведомился старый Джоуи и взял деньги. – Под каким именем он может остановиться?

– В мотеле остановится не он, а ты. – Она выбросила сигарету в сторону воды и сильно закашлялась, ощущая в горле резкий гвоздичный запах. – Он будет всего лишь маленьким тонким клочком вроде целлофана от сигаретной пачки, но без блеска. Отследи его с помощью компаса – он будет растерян и станет метаться. Купи банку апельсинового повидла, выброси содержимое, оставив лишь несколько крошек, для запаха, и, если найдешь его, поймай в эту банку. – Она с тревогой уставилась на сумасшедшего старика. – Ты сможешь с этим справиться?

– О, справлюсь, будьте уверены, – ответил он, небрежно махнув рукой, и запихнул деньги под рубашку. – И что я должен буду ему сказать?

– Не разговаривай с ним, – взвыла Деларава, чуть ли не плача от усталости и расстройства. – После того как поймаешь его, не открывай крышку. Просто заверни банку в пальто, или что там у тебя есть, и звони мне, ладно?

– Ладно, ладно. Блин.

– Ты не позволишь ему проскочить мимо себя? Нельзя пропустить его за Пасифик-авеню, – я не могу допустить, чтобы он потерялся в лабиринте города.

Джоуи выпрямился и, сощурив глаза, посмотрел на нее.

– Он не пройдет.

План должен был сработать.

– Позвони мне, когда заселишься, – четко сказала она, повернулась и тяжело зашагала по песчаному склону, протискиваясь между зеваками.

Выбравшись на свободный участок среди толпы, она остановилась возле толстой – до бедра – медно-красной рыбины и всмотрелась в большой, ничего не выражавший глаз. Кто-то из университетских профессоров назвал ее живым ископаемым. «Положим, оно уже не живое, – подумала она. – А вот некоторые из нас пока еще живы».

Она стояла у северного бока мертвой твари и смотрела на часы – но стрелка компаса указывала ей за спину, на север.

Она вздохнула и начала выбираться из толпы. – «Попусту потратила время, – думала она. – Впрочем, возможно, что мои рекламные щиты помогут что-нибудь узнать о парнишке Парганасов. И «Лексус» я оставила здесь на Мейн – может быть, хоть кто-то туда заберется».

Пот стекал из-под тщательно причесанных волос Канова на бороду, и он вытирал капли, не давая им сбежать по шее на белый воротничок. Он искренне обрадовался тому, что Деларава наконец-то собралась уходить, потому что на сцену, которую он выбрал в качестве наблюдательного пункта, взобралась дюжина детей в купальниках, затеявших какую-то игру с прыжками и песнями.

«Большая мертвая рыба, – думал Канов, осторожно спускаясь по бетонной лестнице на тротуар. – Что я могу рассказать Обстадту, кроме того, что Деларава бродила вокруг нее, рассматривала ее и снимала? Эта рыбина больше тех рыбешек, которых она по ночам ловит и вытаскивает на палубу «Куин Мэри», но ее она не ловила и, конечно, не ела. Не исключено, что ее просто заинтересовала эта рыба. А крабов и омаров частью собрали, частью вернули в море. Я даже не могу привезти ему хоть одного, хотя Обстадту, строгому вегетарианцу, морская живность все равно не пригодилась бы».