Последний завет

Он перешёл ко второму трупу. Здесь было чем поживиться. Герман обнаружил несказанную ценность — у покойника имелась ещё одна световая граната! А в нагрудном кармане нашлись солнечные очки с тёмно-синими стёклами. Довоенные! И почти новые! На одной из дужек всё ещё красовались остатки непонятной надписи «Pola… id». Герман хмыкнул и убрал очки в карман куртки. Для него они ценности не представляли: что за глупость — смотреть на мир через тёмные стёкла?! Так и какую-нибудь серьёзную опасность можно не разглядеть. Но Герман знал пару ребят, готовых вот за такую довоенную безделушку отдать всё что угодно. Например, немного бензина для его старенькой зажигалки или отличный набор хирургических игл и шовный материал. Свой комплект игл, не раз штопавших его раны, он выменял на серебряный портсигар с рубиновой защёлкой. Для него портсигар не представлял абсолютно никакой ценности, а один придурок из клана Бастиона, когда увидел старую безделушку у него в руках, буквально лишился рассудка. Надо быть полным идиотом, чтобы поменять редкий медицинский набор, который встречается не у каждого Госпитальера, на абсолютно ненужную, пусть и красивую, безделушку. При воспоминании о глупости Бастионовца губы следопыта растянулись в улыбке…

Из трёх арбалетных болтов целыми остались только два. Тот, что ударился о стену, теперь никуда не годился. Герман вновь вставил болты в продолговатый «пенал» обоймы и зарядил арбалет. Пора в дорогу.

— Франц, подними нож. Ты готов?

Паренёк поспешно кивнул. После вчерашнего происшествия вид у него был бледный. Герман послал крысокота вперёд и двинулся к выходу из подвала. Прежде чем выйти из здания, он выглянул на улицу. Дождь за ночь прекратился, и теперь в ямах искорёженного асфальта масляно блестела вода. Свежо. Туман уходил, видимость наконец стала вполне приличной. Во всяком случае, отсюда была отчётливо различима завалившаяся на бок туша жабобыка, а вокруг — тела погибших в схватке Мусорщиков. Живых вроде бы нет. Герман потянулся было к запретному, но тут же себя одёрнул. Не следует заигрываться — от головной боли можно и сознание потерять. Такое уже случалось с ним несколько раз, и Герман очень не хотел снова падать в обморок. Ничего запретного до полудня! Придётся полагаться исключительно на острое чутьё крысокота. Зверь вёл себя спокойно, словно опасности не было, но Герман всё ещё не решался выйти из укрытия. Он внимательно изучал улицу, вглядывался во тьму окон близлежащих зданий, лёг на землю, приложив к ней ухо, но ничего не услышал. Как видно, Мусорщики решили оставить их в покое, а может, врагов что-то вспугнуло. Неужели речи призрака из голографического письма о кальмарах? Только тёмные боги знают, что может напугать этих ненормальных Мусорщиков.

Франц нетерпеливо топтался на месте, украдкой поправляя мешок. Герман наконец решился:

— Идёшь за мной. Быстро. Верти башкой. Но под ноги не лезь. Усёк?

— Да, — кивнул Франц.

— Двинули!

Крысокот бежал метрах в двадцати впереди — разведывал местность. Герман держал арбалет наготове, но желающих напасть пока, к счастью, не наблюдалось. Охотник хорошо знал, что доверять мнимому затишью не стоит. Иногда оно означало, что крупный хищник притаился неподалёку, выпустил когти и ожидает, когда ты подойдёшь поближе. В другом случае тишина предвещала приближение Бури или иного бурного проявления дурного нрава природы. А ещё Герман был уверен в том, что такая же тишина окружает следопыта, когда он уже умер: все живые существа в этом мире перестают существовать, а он всё блуждает и блуждает по пустынному Городу, пока не поймёт, что его больше нет. Помнится, идея эта принадлежала Альбе и почему-то напугала его тогда до чёртиков. Вот ведь странно: теперь, после смерти Альбы, при воспоминании об этом он чувствует себя совершенно спокойно. Может быть, он и сам перестал бояться смерти, может быть, иногда ему даже хочется, чтобы она пришла, и, может быть, тогда, где-то там, в другой реальности, он встретится с Альбой. Тишина вдруг стала тяготить его.

— Не нравится мне всё это, — проговорил Герман, — странно…

— Что странно? — откликнулся Франц.

— Мусорщики — народ упрямый, они так просто дичь не оставят. А о нас словно бы забыли…

— Разве это плохо?

— Не знаю, не знаю. — Герман резко обернулся, ему показалось, что в развалинах мелькнула тень и послышался какой-то шорох.

Он замер… Жестяной лист почти оторванной кровли на соседнем здании шевельнулся, задрожал под ветром, издавая отчётливое шуршание, и Герман шумно выдохнул.

— Ложная тревога, — сказал он, — двинулись дальше…