Последний завет

После боя у реки они шли (точнее, ковыляли — приходилось нести на себе пребывавшего в бессознательном состоянии Густава и стонущего Франца) до тех пор, пока не стемнело. Дуго то и дело останавливался, вслушивался в звуки леса, иногда возвращался назад, потом вновь нагонял отряд. Пока всё было тихо, погони Пилигрим, судя по всему, не заметил.

«Да и кто будет нас преследовать? — размышлял Герман. — Ни один из Ангелов не выжил, да и вряд ли во время стремительно развивавшейся перестрелки враги успели передать сообщение по рации. Что касается пленного Меганика, то он уже никому и никогда не скажет ни единого слова».

Герман видел, как Дуго ушёл от берега реки в камыши, где они оставили пленного Меганика, и оттуда прозвучал приглушённый расстоянием выстрел. Когда возникала такая необходимость, Пилигрим становился жёстким как кремень. Герман нисколько не осуждал его за это вынужденное убийство. Тащить за собой пленника — просто глупо. А оставлять или отпускать — поступок, достойный слабоумного.

«С другой стороны, — подумал Герман, — я сам вряд ли бы смог убить связанного человека, пусть он даже мой самый лютый враг».

Пилигримы — люди пустошей. Жизнь в вечных странствиях, полная смертельной опасности, необходимость всегда ходить по лезвию бритвы научили их жестокости. Главное для них — выжить любой ценой, донести ту или иную весть из одного города в другой, и снова — выжить, добыть образцы для Госпитальеров, и опять — выжить! Борьба за существование — их основной инстинкт, то, что движет ими в любых обстоятельствах. А чтобы остаться невредимым в этом недружелюбном, наполненном смертью мире, иной раз приходится самому становиться зверем.

Уникальное свойство Пилигримов — в мгновение ока утрачивать человечность, превращаясь в подобие разящего металла, в раскалённый добела, крушащий все преграды на своём пути метеорит, внушала следопыту чувство, похожее на страх. Люди, которые кажутся тебе давно знакомыми, в одночасье становятся чужими. Герда в случае опасности, угрожающей ей или её друзьям, из милой девушки, столь трогательно заботившейся о малышке Моргане, превращалась в хладнокровную убийцу, без тени эмоций отправляющую на тот свет любого, кто вставал у неё на пути и представлял угрозу для её жизни или жизни её друзей. Иногда Герман ловил себя на мысли, что не знает, какая Герда настоящая — та, что скрывалась с ним от Бури в преддверии Четвёртого Убежища, или та, что целилась во врага через перекрестье оптического прицела.

Густав наконец прекратил разглагольствования, отложил опустевший котелок, потянулся, почесал живот, рыгнул и сообщил, что устал и хочет спать. Слово великана редко расходилось с делом: через пару минут он уже спал безмятежным сном великовозрастного ребёнка.

«Хорошо, когда совесть чиста, — подумал Герман, — и мозги не замусорены какими-нибудь умными мыслями».

Франц прогнусавил, что тоже попробует уснуть. Кряхтя от боли, он улёгся на расстеленное поверх еловых ветвей одеяло.

Дуго молчал, размышляя о чём-то. Герда, подобравшись поближе к огню, продолжала изучать книгу Мегаников, порой она шевелила губами и сердито хмурилась, когда что-то казалось ей непонятным. Моргана, подтянув колени к подбородку, смотрела в огонь. Казалось, она полностью погружена в себя. Странная девочка… В деревне она до чёртиков испугалась Герды и Германа, а сегодня смело бросилась на Ангела, хотя понятно было, что ей не удастся с ним совладать. Лишь появление Германа спасло её от верной смерти.

Моргана почувствовала, что следопыт разглядывает её, оторвалась от наблюдения за пляшущими языками пламени и посмотрела Герману прямо в глаза… На этот раз первым не выдержал следопыт. Он отвёл взгляд и уставился поверх её головы на тёмные силуэты сосен, стараясь собрать разбегающиеся мысли. Взгляд Морганы смутил его: была в нём и благодарность за сегодняшнее спасение, и страх за своё будущее, и боль потерь, и вековая усталость, и мудрость взрослого человека.

«Сколько же пережила эта малышка, если у неё в глазах целый океан боли? У детей просто не должно быть такого взгляда и таких глаз».

— Герман, — окликнул его Дуго.

— Да? — Следопыт отвлёкся от мрачных мыслей.

— Не возражаешь, если я взгляну на твоё новое ружьишко? А то со всей этой беготнёй было недосуг.

Следопыт пожал плечами и протянул двустволку Пилигриму. Тот внимательно её осмотрел, одобрительно крякнул и, пристроив приклад к плечу, некоторое время целился в ближайшее дерево. Потом постучал по стволам ногтем:

— Заметил, из какого сплава они сделаны?

— Железо как железо. — Герман дёрнул плечами.

— Не скажи, — усмехнулся Дуго. — Это — не обычный сплав. Прочнее просто не бывает. Нечто подобное я уже видел раньше.

— Ты столько всего видел раньше, — язвительно заметил следопыт, — что меня иногда удивление разбирает! Девчонку с ядовитыми зубами, например…