Последний Завет

– Я ни во что не встревал. Между тобой и ими уже давно не было никаких отношений. Сегодня они восстановлены. Тебе укреплять их.

– А кто тебе сказал, что я хочу опять завязать с ними отношения?

– Твое присутствие здесь.

– Погляди-ка на это. Братья от меня ни на шаг не отстают.

Лука и Марко курили под вязом, метрах в пятидесяти.

– Прими их правила, ты ведь у них дома, в мире, основанном на обычаях. Самое малое, что мы можем, – это уважать их.

– Почему ты был так уверен, что я приеду именно сюда?

– Часть своей жизни я посвятил тому, чтобы ставить себя на место довольно малоприятных типов. В сравнении с этим поставить себя на место женщины, которую любишь, вовсе не было подвигом.

– Где ты был в последнее время?

– В аду.

Она посмотрела на него, не понимая.

– В голове убийцы.

– В «Макдоналдсе» я сперва подумала, что это ты на меня напал. Не сразу сообразила, что ты меня, наоборот, спасаешь. Уж больно взгляд у тебя был нехороший.

– Я иногда сам задаюсь вопросом, что означает мысленно стать убийцей: выйти из себя или же войти в самую глубь.

– Полиция тебя винит во всех грехах.

– Учитывая их способности, они всегда идут по простейшему пути.

– Где убийца?

– Я его убил.

– Почему?

– Он слишком хорошо защищался.

– Чего он хотел? Зачем убил всех этих людей?

– Он был всего лишь отравленным плодом с древа зла. Корни глубже.

– Значит, еще ничего не закончилось?

– Нет.

– Ужасная история. Из-за нее мы стали убийцами. Но кто нас осудит, Натан?

– Судить вправе только жертвы.

– А если они мертвы, кто тогда?

– Совесть.

Она подошла ближе и в порыве нежности положила голову ему на плечо. Слова Натана напомнили ей речи Халила Джебрана. Год назад итальянка затвердила «Пророка» наизусть, чтобы изгнать боль, точившую ее сердце.

«…Если кто-то из вас, карая во имя правоты, вонзает топор в древо зла, пусть не забудет про корни… А вы, судьи, жаждущие справедливости… Какой приговор вынесете вы тому, кто убивает плоть, когда в нем самом душа убита? И как покараете вы тех, чьи угрызения совести больше, чем их проступки?»

Американец тронул опухшее из-за ушибов лицо итальянки и коснулся губами ее кровоподтеков. Хотел запечатлеть свою нежность поверх гораздо менее деликатных отпечатков, оставленных Коченком, Аськиным и убийцей из «Макдоналдса». К счастью, время уже начало стирать эти стигматы, портившие чистоту черт Карлы. Время – драгоценнейшее из благ.

– Бойню в Фэрбэнксе устроил тот же тип? – спросила она.

– Нет, то было само древо.

Натан явно не хотел говорить о работе. Они остановились под плакучей ивой. Итальянка раздвинула рукой его волосы и рассмотрела нагноившиеся швы.

– Твоя рана жутко выглядит. Надо бы ее врачу показать.

– Никто, кроме меня самого, не может меня вылечить.

– Ну не знаю. Кто это тебя?

– Аськин. Коченок привлек много своих людей, чтобы меня убрать.

– Полиция мне сказала, что он в сговоре с итальянской мафией.

– У мистера К. больше причин устранить меня, чем обо мне забыть. Я для него слишком большая угроза: обвиняю его в смерти Этьена, сую нос в его личную жизнь, отбил женщину.

– Так ты по-прежнему уверен, что Этьена убил Владимир?

– Да. Чтобы добиться твоей руки, можно пойти на многое.

– А ты бы ради меня убил?

– Я это уже сделал.

Они сели на пень и лихорадочно сплели пальцы.

– И ты подозреваешь, что он причастен к бойне в лаборатории?

– Теперь нет. Размах не тот. Он не древо зла, а скорее просто сорняк.

Они обнялись в облаке ферромонов, притянутые друг к другу неконтролируемым сексуальным порывом. Луке и Марко пришлось вмешаться, чтобы разнять их. Карла вспылила и послала своих братцев куда подальше на итальянском, трещавшем быстрее, чем автоматная очередь. Натан взял ее за руку и увлек к тинистому берегу маленького пруда со стоячей, как надгробный камень, водой.

– Взгрела? – спросил он.

– Поделом.

Над поверхностью болотца вычерчивала круги стрекоза. К насекомому плыла лягушка, оставляя прямолинейный след.

– Что скажем моему отцу?

– О чем?

– О нас.

– Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине.[34]

– Что?

– Это хайку Басе.

– Ты по-японски, что ли?

– Хайку – это короткое стихотворение, которое передает непосредственный опыт отдельного мгновения, обычно связанного с природой и существующего одновременно внутри и вне нас, без всякого умственного искажения. Хайку Басе передает «плюх» лягушки.

– И все это ради какого-то «плюх»?

– «Плюх», от которого автор себя не отделяет, «плюх» как путь, ведущий его к дзенскому пробуждению. Все связано в этом стихотворении: вечность и миг, покой и движение, безмолвие и звук, жизнь и смерть.

– Ты это собираешься сказать моему отцу?

– Если бы зависело только от меня, я бы ответил «да» на его вопрос.