Последний завет

Мэгги давно не испытывала такого облегчения. Ури жив, и он не сдается. Она ума не могла приложить, как ему удалось выбраться из той переделки на горной дороге, но он выбрался. И каким-то образом обманул прихвостней Миллера. И назначил ей место очередной конспиративной явки — забегаловка, которая когда-то была хорошей…

Едва переступив порог небольшого зала, она тут же увидела Ури — за тем же столиком, что и в первую их встречу в этом заведении. Мэгги сразу же поймала его взгляд. Очевидно, он не отрывал глаз от двери, ожидая ее появления.

— Знаешь, — проговорила она, приближаясь, — приличные кавалеры имеют обыкновение назначать свидания своим девушкам в разных местах, а не в одном и том же.

Он попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось. Губы скривились в какой-то мученической гримасе. Мэгги поцеловала его в губы. Она страшно обрадовалась, когда получила от него записку и поняла, что он жив. Но это была бледная тень тех чувств, что она испытывала в эту минуту, видя его сидящим напротив нее. Не удержавшись, она прижалась к нему всем телом… Ури вдруг глухо застонал.

Виновато улыбнувшись, он показал на свою ногу — джинсы бугрились в том месте, где на рану была наложена повязка. Ури вкратце рассказал ей о том, что с ним случилось на горной дороге и потом, в комнате для допросов. По выражению его лица легко можно было судить о тех чувствах, которые нахлынули при воспоминании об этом. А потом он сказал, что в самом разгаре «пыточного действа» в комнате вдруг раздался телефонный звонок, который положил конец допросу. Его привели в порядок, отвезли на машине в город и выбросили на улицу в десяти минутах ходьбы от ее гостиницы. И предупредили на прощание: «Ты знаешь, что стало с твоими родителями. Держи рот на замке, иначе с тобой будет то же самое».

Вплоть до последнего мгновения с его глаз не снимали черную повязку.

— Ури, они сказали тебе, кто они такие?

— Нет.

— Ты сам догадался?

— Им даже незачем было говорить для этого по-английски. Собственно, они и не говорили. Но их арабский, доложу я тебе… Особенно у того, кого они называли Даудом… Он был неплох, но не намного лучше, чем у меня… Ты меня понимаешь? — Ури вновь попытался улыбнуться, но вновь вышла какая-то жалкая, страдальческая гримаса. — Я сразу чувствую, когда люди говорят на языке, который учили по учебнику. Я сам так выучил арабский. У нас был преподаватель-араб. Поначалу я решил, что они израильтяне. Я даже обращался к ним на иврите. — Он покачал головой. — Но они меня не понимали. Зато я про них все понял. А потом, когда они приступили к допросу… особенно и не таились уже. Вот это, помню, здорово меня напугало.

Мэгги вопросительно посмотрела на него.

— Ну, видишь ли… Когда люди, которые захватили тебя в плен, не пытаются скрывать свои тайны, это может означать лишь одно — они не собираются отпускать тебя живым.

Затем пришел черед Мэгги рассказывать. Она обошлась без подробностей. Но даже того, что она сказала, ему хватило. Ури потом долго молчал, пытаясь прочитать по глазам, как Мэгги пережила перенесенный шок. А потом тихо спросил:

— Ну как ты?

Мэгги тут же хотела ответить, что с ней все в порядке, но слова застряли в горле и она вдруг… расплакалась. Ури нежно обнял ее и прижал к себе. Он больше ничего не спрашивал и терпеливо ждал.

Прошло несколько минут, прежде чем она сумела взять себя в руки и продолжить.

— Ты теперь понимаешь, что за всем этим стоят самые большие боссы?

— Конечно. Иначе и быть не могло. Не каждый способен отдавать приказы спецназовцам.

И тут Мэгги вдруг вновь посетило то же нехорошее предчувствие, которое она испытала, узнав о том, что Миллер ее отпускает. Она вынула из кармана записку Ури и на обратной стороне быстро написала:

Почему они вернули тебе свободу? Когда прозвучал тот звонок? Сколько было времени?

Ури забрал у нее ручку, бумагу и написал ответ. Мэгги сверилась с часами, висевшими у барной стойки. Если Ури не ошибается, то его отпустили сразу после того, как Миллер отпустил ее.

— Слушай, Ури, я умираю от голода… — проговорила она. — Здесь есть что-нибудь съедобное помимо виски? Или по крайней мере горячее?

Говоря это, она одновременно строчила в блокноте.

Они нас отпустили, но по-прежнему следят за нами. Ребята решили верить в нас до последнего. Они все еще надеются, что мы приведем их к табличке.

Ури пробежал глазами записку и сказал:

— Здесь отличный омлет с помидорами. И конечно, кофе. Тут его подают в таких больших-больших чашках, почти кувшинах. Рекомендую.

Они продолжали вести разговор ни о чем. Вновь возвращались к тому, что случилось с обоими в этот день, — было бы странно, если бы они помалкивали об этом. Но о своих дальнейших действиях они вслух не распространялись.

Улицы были пустынны. А когда Мэгги поинтересовалась, в чем дело, Ури лишь коротко бросил:

— Шаббат.