Последний зов

Лежал, растравливая себя нехорошими беспокойными мыслями, даже в жар от них бросило. Отовсюду дышало войной, прелесть теплой, напитанной запахами свежего сена июньской ночи отравляли выхлопные газы, вызывал раздражение монотонный плеск воды у подмытого берега. Было темно хоть глаз выколи. Привычные к темноте глаза едва различали слабое свечение реки, расплывчатые очертания деревьев на той стороне, монастырские купола.

Дул несильный ветер. Вместе с гарью доносил с чужого берега множество звуков, которые Новиков научился различать, определять принадлежность, как, впрочем, это умел любой пограничник на втором году службы. Не составляло труда разобраться в кажущемся хаосе, отличить плач куличка в камышовых зарослях от тоскливого крика выпи, плеск вскинувшейся рыбешки от упавшего в воду комочка земли. Потому и полагались пограничники не только на зрение, но и на слух.

И когда на воде раз за разом раздалось несколько всплесков торопливых, неодинаковых, Новиков и Ведерников одновременно, не сговариваясь, не сказав друг другу ни слова, взяли автоматы наизготовку, плотнее прижались к земле, слегка согнув ноги в коленях, чтобы в нужную секунду вскочить.

В просвете между двух кустов тальника из воды показался человек: шумно дыша и цепляясь за прибрежные кусты, он стал выбираться на сушу, было слышно шуршание сухого песка у него под ногами.

На сопредельной стороне лаяли собаки.

Сердце Новикова гулко и часто стучало. В возвратившейся тишине отчетливо различался шелест травы под ногами перебежчика.

- Товажыше, - позвал он сдавленным голосом. Видно, боялся, чтобы по нему не пальнули. - Товажыше, - шарил впереди себя протянутыми руками.

Его пропустили вперед, дали пройти несколько метров, неслышно следуя за ним и отрезав путь к возвращению за кордон. Прошло минутное оцепенение, и он заговорил, похоже, на польском, торопливо, не разобрать, часто повторяя понятное: "война", "фашистовцы".

Чужого, как положено, отвели от границы подальше, за густую стену можжевельника, обыскали и ничего при нем не нашли.

- Панове жолнежы, я повинелем дисяй врутить!.. Дисяй повинелем врутить*, - заговорил он торопливо, отказавшись следовать дальше.

______________

* - Господа солдаты, я обязан сегодня вернуться!.. Сегодня обязан вернуться (польск.).

- Давай не болтать! - Ведерников легонько подтолкнул нарушителя в спину, стал расстегивать сумку с ракетами, чтобы сигналом вызвать тревожную группу.

Но стоило ему сделать движение, как чужой, вскрикнув с испугу, бухнул себя кулаком в грудь.

- Не тшеба стшелять. Не тшеба*.

______________

* - Не надо стрелять. Не надо (польск.).

У Новикова защемило под ложечкой.

- Погоди, - придержал напарника за руку.

- Чего годить? Без нас разберутся.

Чуть слышно щелкнула переломленная ракетница.

- Отставить!

И хоть Ведерников поступал как положено, Новиков медлил, смутно догадываясь: человека привело сюда дело исключительной важности, потому и жизнью своей рисковал, переправляясь с вражеского берега на наш, потому и ракеты боится, чтобы не насторожить немецкую погранстражу, да вот беда-то объясниться не может, лопочет на своем языке, а что - не поймешь.

- Долго чикаться будем? - раздраженно спросил Ведерников. - Кончай, младший сержант.

- Сейчас пойдем. - Новиков поднял голову к черному бездонью небес, где ярко светились звезды, поискал и не нашел Полярную и, словно отчаявшись, принял решение: - Вызывать "тревожных" не будем. Пошли на заставу.

И опять же поляк взмолился:

- Капралю! Я не моге отходить далеко. Мусе врацать додому. Дисяй мусе врацать*.

______________

* - Капрал! Мне нельзя уходить далеко. Я должен возвратиться домой. Сегодня должен вернуться (польск.).

Но тут уж Новиков был непреклонен:

- Надо идти.

2

"...За два дня до начала войны (20 июня) житель временно

оккупированной фашистами Польши перешел границу и заявил, что в

ближайшее время начнется война... Мы имели и другие данные,

говорящие об этом. Я как комендант об обстановке на участке

докладывал по команде и получал указания совершенствовать

оборонительные сооружения на заставах и боеготовность..."

(Свидетельство П.Яценко)

"...Сейчас, в 1976 году, я, известное дело, понимаю: наши

время тянули, выигрывали, потому как в сорок первом мы не были

готовы к большой войне, вот и требовалось делать вид, что не

замечаем немецкой подготовки к нападению на нас. Тогда я дурака

валял по недоумению своему, по малой политической грамотности, как

говорится... А задержанному не верил..."

(Свидетельство С.Ведерникова)

Видно, поняв, что напрасно теряет время, перебежчик зашагал между двумя пограничниками, едва не наступая Новикову на пятки и изредка оглядываясь по сторонам, словно хотел запомнить дорогу. Было слышно, как чавкает у него в башмаках и шаркают одна о другую намокшие штанины. Он торопился, то ли согреваясь, то ли спеша, и Ведерников вынужденно ускорял шаг, почти с ненавистью смотрел чужому в затылок, ощущая, как сами по себе сжимаются и твердеют, впиваясь ногтями в ладони, вдруг похолодевшие пальцы. Он не верил чужому и готов был в любую минуту обрушить на его голову тяжелый кулак.