Я придвинулся к ней и поцеловал. Маша в ответ накинула на меня свое одеяло. Мне казалось, что у нее жар, что сам я сейчас сгорю.
Хотел спросить что-то, и вопрос, не сумев облечься в слова, так и остался мыслью. Но ответ пришел, все так же мысленно, громко и отчетливо, произнесенный голосом Маши: «Мы эту ночь не переживем иначе».
Я помог ей избавиться от футболки, провел рукой по дрожащему, будто от холода, но горячему телу, услышал, как в ответ сбивается дыхание. Наверное, мы могли остановиться, оправдаться моралью или еще какой-нибудь ерундой. И не пережили бы этой ночи. Утром это были бы уже не мы, другие. Какие-то непонятные взрослые люди, сделавшие правильный выбор и заставляющие себя этим гордиться.
«Потом начнется ад», — успел подумать я, прежде чем мысли исчезли.
«Ад никогда не кончается, — отозвалась Маша. — Но рай мы создаем сами».
…
Потом, лежа в тишине, где-то за гранью времени и пространства, в странной точке под названием «здесь и сейчас», зависшей посреди великого Ничто, мы обменялись парой фраз.
— Я тебя отпускаю, — прошептала Маша. — Все хорошо. Ты можешь идти один.
Вот и произнесено заклинание. Мне дали свободу, которой я ждал год или гораздо дольше. Свободу, похожую на серебряный кулон на цепочке.
— Не хочу, — ответил я.
Глава 49
Маленький Принц
Во сне я летел сквозь бесконечное пространство Вселенной с такой скоростью, что звезды из точек превращались в светящиеся полосы. Летел и задыхался от желания все это постичь, познать в совершенстве целый мир и научиться им управлять. Но что-то позвало меня на Землю.
В первый миг я разозлился. Да что может быть важного на этом крохотном шарике? Сгори он весь целиком, что мне за дело? Но память вернулась, заставила меня остановиться и искать дорогу домой. По остывающему следу, по тонкой, едва светящейся нити — туда, где я чувствовал себя собой.
Я открыл глаза, а правая рука доставала телефон из кармана. Надпись на мерцающем экране гласила: «Вася. Работа».
— Слушаю, — ответил я, одновременно оценивая обстановку.
Я полулежал в машине Элеоноры на разложенном пассажирском сиденье. Прохладно. За слегка запотевшими окнами — раннее утро. Какие-то люди начинают бродить. Сейчас, когда кавардак в голове успокоился, я осознал, что часовня стоит не посреди пустынной горы. Кругом людское жилье. Деревенька, должно быть. А если бы вчера, сквозь порывы ветра, кто-то услышал крик Элеоноры?
Я торопливо просмотрел обрывки воспоминаний. Нет, никого.
— Ого, ты че там, с телефоном в обнимку сидишь? — удивился Вася. — Двух гудков не прошло…
— В «Тетрис» играл. Не спится. Есть новости?
Элеонора, видно, давно проснулась — если вообще спала. Она курила, выпуская дым в приоткрытую форточку. Заслышав мой голос, повернулась:
— Мне в туалет нужно.
Я кивнул. Элеонора выбросила окурок, завела мотор, посмотрела в зеркало заднего вида, и машина понеслась задом наперед.
— Димон? — озадачился Вася.
— Нет, это я, отец ученицы. Борис…
— А, Борис Владимирыч…
— Вадимович. Дмитрий спит, я записываю.
Машина остановилась резко, меня швырнуло спиной на откинутое кресло. Элеонора выскочила наружу, впустила в салон порцию холодного воздуха. Дверь оглушительно хлопнула.
Я смотрел за Элеонорой до тех пор, пока она не скрылась в темно-синей пластиковой кабинке. Там я отступился, позволив ей быть полностью собой.
— Ну, в общем, — принялся тянуть слова Вася. — Это, короче, мужик…
— Адрес, — перебил я. — Больше ничего не нужно.
— Адрес — Лазо, двадцать. Мужика зовут Павел Аркадьич, фамилия Харитонов. Только он…
— Лазо, двадцать. Это частный дом?
— Да нет, обычный жилой.
— Квартира?
Вася назвал номер квартиры. Я, разумеется, ничего не записывал. Тому, кто умеет работать с памятью, записи ни к чему.
— Спасибо, выручил. Буду должен.
— Погоди, а…
Я сбросил вызов и убрал телефон. В салоне становилось теплее — Элеонора оставила двигатель включенным. Затекшее, окоченевшее тело начало оживать. Отключив временно инстинкты самосохранения, я вылез наружу. Мимо меня шла, переваливаясь, как утка, с боку на бок, пожилая женщина в болоньевой серой куртке. На каждом втором шаге о ее ногу колотилась пустая пятилитровая бутыль. Когда я начал выполнять приседания, женщина плюнула и подумала, что я наркоман.
— Ты чего, скотина, в спортсмены подался? — услышал я голос Элеоноры, когда счет перевалил за тридцать.
Я остановился. Дыхание стало сиплым и тяжелым. Физическая форма Бориса — хуже не придумаешь. И сигареты, да. Надо от них избавиться, все равно уже так не работают.
— Упражнение прекрасно согревает, бодрит и активизирует организм, — сказал я. — Попробуй. Неужели приятно дрожать от холода?
— Пошел в задницу. — Элеонора взялась за ручку двери, но я остановил ее. — Что, опять?
— Я могу тебя заставить, знаешь.
— Ну так заставь.
Подумав, я отпустил ее. Эля тут же села в машину. Зеленый «Peugeot» сорвался с места, пролетел десяток метров, напугав женщину, идущую назад с полной бутылью, и остановился. Эля вылезла из машины, подошла к колонке.
— Совсем поодурели! — принялась гавкать женщина. — Наркоманы чертовы!