Последний звонок. Том 2

— «Толкование сновидений», оно же психология бессознательного — это Зигмунд Фрейд. Любые человеческие стремления старик объяснял сексуальными аспектами. Во многом ошибался, ну да бог с этим. Я опирался на его психотипы, как на уже сложившиеся. Мне было интересно — что же дальше?.. Вот ты, такой умный, все это классифицировал — и что? Как этим пользоваться, твоими психотипами? Мне было интересно, и я продолжил его работу. Изучал людей. Очень разных людей. — Помолчал. — Такие, как ты, до сих не попадались, но чувствовать вас — странных — я научился. А в процессе позабыл, с чего начал. Перспективы открылись — дух захватило! Вот, буквально — бабло у людей под ногами валяется, а они в упор не видят, как свои способности применять. Люди ведь разные бывают — я каких только ни встречал. Умеющих угадывать прошлое. Предсказывать будущее. Рассказывать о местах и событиях, которых не видели и видеть не могли…

— Это тождество модулей, — вырвалось у меня. Не мое слово. Я не знаю, откуда его узнала. — Здесь такое встречается.

— Ишь ты. — Саша ко мне не повернулся, смотрел на дорогу. — «Здесь»… Знаешь, мне ведь по большому счету пофиг, кто ты такая. Как ты это делаешь. Я странненьких перевидал — ты столько куличиков не слепила. И хорошо научился отличать психов — людей, действительно больных, над которыми только поплакать — от тех, кто реально офигеть что может.

— То есть… Я не одна такая?

— Именно такая — одна. Есть другие, которые сильны в другом. Есть люди, дружащие со временем — точно знающие, что, где и когда произойдет. Есть дружащие с событиями — умеющие создавать цепочку вероятностей и выдергивать из нее одно-два звена. Есть те, кто умеет лечить болезни — не разбираясь в медицине от слова совсем. Есть чувствующие других на расстоянии. Одна красавица, помню, своего погибшего мужа чувствовала. Как он в трещину в леднике сорвался, альпинистом был. И так точно все рассказывала — прямо его спец-словами шпарила.

Как шерпы провесили через трещину мост и перила, как он пополз — погода чудесная, ни снежинки. Ветер стих, красота вокруг. Трещина — плевая, сто раз там лазил, со страховкой возиться не стал. Про́пасти под собой сроду не боялся, бывают придурки, которым по фигу. Полз и про себя стишок бормотал, для жены сочинил. «Наташка — ромашка» или «Настя — счастье», дурацкая какая-то рифма. А трещина под ним вдруг расходиться начала. Я потом вычитал, что у высокогорных ледников бывает такое — ни с того ни с сего начинает опускаться снежный пласт, и трещина ползет. Расширяется. Иногда движение может занять годы, иногда — секунды, непредсказуемо. Причем, те придурки, что через трещины ползают, прекрасно об этом знают, не хуже меня начитаны. И все равно ползут.

Так вот, под этим психом веревки вдруг начали натягиваться. Он сперва и не сообразил, что происходит, думал, ух, как удобно стало, надо же! — а потом веревки натянулись уже до звона. И он понял, что ползет уже не по прямой, а вниз. Снежный пласт — тот, что с другой стороны трещины, — опустился.

Одна веревка лопнула. Чувак повис на второй. Не паниковал, нет — висел и думал, что в кино из такой передряги выкарабкаться — плевое дело. А он болтается соплей над пропастью и ничего сделать не может! Вообще ничего.

Дальше перчатки заскользили, и мужик сорвался. Летел недолго. Бам! Бам! Бам!!! Это его о скалы швыряло, внутри трещины. И последним, о чем успел подумать, было не «любимая, в моем сердце ты будешь жить вечно», а «во мудак!» О ком — непонятно. Возможно, о себе. Лихо?

Я молчала. Просто не могла ничего ответить. А Саша по-прежнему смотрел на дорогу.

— А теперь, представь — все это мне рассказывала жена того придурка. Которая сроду в горах не была! На которой он и женился-то потому, что она там сроду не была и в страшном сне не собиралась. Есть мужики, которые боевым подругам предпочитают подруг на берегу. Чтоб сидела в окошке с вышиванием и ждала. Тот чувак обрел свое счастье… И вот, рассказывает мне эта барышня: «шерпы», «перила провесить», «рельеф ушел». И я понимаю, что она говорит его словами! Его чувствами. Потом она замуж вышла, — внезапно, очень буднично, закончил Саша, — за другого такого же психа. Флаг в руки, как говорится, барабан на шею. Если тетке нравится сидеть в окошке и ждать похоронку, с этим ничего не сделаешь.

Я переваривала то, что услышала. Долго.

Мы ехали. За окном вырастали и скрывались здания, дорожные развязки, спешила куда-то по своим делам равнодушная Москва.

— Для чего ты мне это рассказал?

— Для сравнения. — Саша, как будто, удивился. — Та барышня была сильным фруктом, но бесполезным. Все, что умела — чувствовать своего мужчину. И кто ей виноват, что выбирала идиотов.

Меня вдруг осенило.

— У тебя с ней секс не сложился, что ли?

— Свят-свят-свят! — Саша аж вздрогнул. Сплюнул и постучал по пластиковому рулю. — Вот только чокнутых мне не хватало. И вообще, чтоб ты знала — секс с пациентами противоречит врачебной этике… Залезь в рюкзак, передний карман.