Последствие (ЛП)

— Я прямо здесь, — прошептал Сойер мне на ухо. — Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если мне нужно будет попасть в ту комнату, я это сделаю, Шестерка. Ты можешь мне доверять.

Я поверила ему. Убежденность в его голосе пронзила меня насквозь, мое тело откликнулось на правду, заключенную в каждом его слове. Я откинулась на него, впитывая как можно больше его успокаивающей уверенности.

Я прожила всю жизнь, совершая плохие проступки. Я вламывалась в бесчисленные правительственные объекты и частные дома. Я украла бесценные семейные реликвии, редкие драгоценные камни и украшения. Моя личная коллекция краденых вещей стоила миллионы. Всю свою жизнь я общалась с ворами, убийцами, наркобаронами и всевозможными преступниками. Это была всего лишь еще одна встреча… еще одна неудобная ситуация, из которой я могла бы выкарабкаться.

Вспоминая худшие из своих поступков и самую страшную из своих работ, я позволила адреналину циркулировать по моему телу, моей крови, моим костям. Я позволила этому превратить мои нервы в сталь, а страх — в мужество. Паханы не были новым врагом, и они не были неизвестны. Я знала, чего от них ожидать. Я знала, как с ними обращаться. И если дело дойдет до худшего, я всегда смогу солгать.

— Со мной все будет в порядке, — решила я.

— Тогда забери нашу девочку, — потребовал Сойер низким, хриплым голосом, укрепляя мою решимость и давая мне причины снова быть здесь.

Выпрямив спину и надев свою старую развязность как знак почета, я ждала, пока охранник откроет дверь. Я отпустила руку Сойера и вошла в логово дьявола.

Когда я вошла, в комнате воцарилась тишина, практически угнетающая своей тяжестью. Роман сидел в середине трех стульев, которые были расставлены лицом к дверному проему. Последние пять лет были добры к нему, он слегка постарел с тех пор, как я видела его в последний раз. И каким-то образом все еще умудрялся быть тщательно собранным, даже в своем оранжевом комбинезоне. Его темные волосы были тронуты сединой, а глубокие морщины придавали выразительность его глазам и властность рту. Как будто ему нужно было больше того и другого.

Он сидел прямо, его плечи были расслаблены, руки сложены вместе и покоились на скрещенных ногах. Он выглядел так, словно ему больше место в зале заседаний, чем в этой плохо освещенной комнате с цементными стенами.

Дмитрий сидел слева от него, а Александр справа. Для них тоже пять лет прошли мало заметно, сохраняя их внешнюю отвратительную утонченность, которая была слишком культурной для этого места. Волосы Александра были почти полностью темно-каштановыми, за исключением тех мест, где они начали седеть вокруг его бакенбард. Его борода тоже начала светлеть. Очки в тонкой оправе довершали его образ, придавая ему скорее гражданский вид, чем преступный. Он был уже на пути к полной седине, эдакая серебристая лисица.

Серебристая лиса в оранжевом комбинезоне.

Дмитрий все еще выглядел как самый младший брат, которым он был. Его темные волосы были все еще густыми и искусно растрепанными, а мускулы все еще объемистыми и слишком большими для узкой тюремной рубашки, которую ему выдали. Он всегда будет мускулом в группе, кулаком, который сокрушит каждого врага, каждую угрозу.

Теперь я была и тем, и другим для этих людей. Я была их врагом. Я была угрозой, которую они не потерпели бы.

Охранники закрыли за мной дверь, и я подпрыгнула от гулкого звука, отразившегося от слишком близких стен. Уголки губ Дмитрия приподнялись в полуулыбке.

— Они впустили призрака внутрь, братья.

— Нет, мой брат, — упрекнул Роман. — Она только хотела быть призраком.

Он не ошибся.

Я высоко подняла подбородок и ждала, когда смысл этой встречи будет озвучен вслух.

— Неужели тебе нечего нам сказать? — спросил Александр, и его верхняя губа изогнулась в усмешке. — Привет, дядя Алек? Так приятно тебя видеть, дядя Роман? Мне так жаль, дядя Дмитрий, я больше никогда не предам твое доверие?

Я позаботилась о том, чтобы мое отвращение оставалось скрытым.

— Я никогда никого из вас не называла дядей.

— Это помогло бы? — спросил Роман обманчиво мягким голосом. — Если бы мы заставили тебя больше чувствовать себя семьей, ты бы вела себя как хорошая девочка, которой тебя воспитали? Если бы мы спасли тебя из лачуги, которую держал твой отец, и позволили тебе жить как одному из нас, ты бы оказала нам уважение, которого мы заслуживали?

Подавив желание рассмеяться, я поняла, что Роман был серьезен. Он искренне спрашивал, что он сделал не так, как он мог предотвратить мой исход. Я не могла заставить себя поверить, что он винил себя в моем исчезновении, но было очевидно, что он хотел получить ответ на вопрос, почему я ушла.

Поскольку он похитил мою дочь, чтобы вернуть меня сюда, он уже должен знать ответ.

— Я бы никогда не бросила своего отца. Ни за что.

Выражение лица Романа изменилось, потемнело.

— Но ты это сделала. Ты бросила его.

Во мне вспыхнула защита. Действительно ли им было нужно это знать? Было ли это своего рода испытанием?