Последствия

– Моя госпожа… истинная дочь Германии… – Он скользнул в ее сторону крадущейся походкой, пританцовывая, приглашая присоединиться. Кожа блестела от пота, зрачки расширились, глаза налились кровью – таким глазам она бы не доверилась.

Фрида вытащила из-под юбки украденную папку и протянула ему:

– У меня тут кое-что важное.

– Бенни Гудмен. Бенни Гудмен. Танцуй! – Он протянул руку. Настойчиво. Рука лоснилась от липкого пота. Шрам с двумя восьмерками на предплечье судорожно подергивался.

Ей хотелось угодить ему, но она не умела танцевать.

– Я не могу.

– Можешь… ты же настоящая германская девушка.

Он положил одну руку ей на бедро, а другой повел. Фрида прижала папку к груди и задвигала ногами из стороны в сторону. Не получалось. Бестолковая музыка… слишком анархическая, слишком непонятная. И Альберт ей нужен… не такой! Чем больше он дергался, тем меньше она его узнавала.

– Я не могу!

Альберт попятился, пританцовывая, к фонографу. Снял иглу с пластинки.

– Так, так, так. Девочка не желает танцевать. Делу время, потехе час. Ну ладно, давай, подруга. Показывай, что у тебя.

Она вручила ему папку. Альберт остановил музыку, но продолжал дергаться под звучащий в голове рваный ритм. Взял папку, погладил.

– Конфиденциально… Это хорошо. – Он снял резинку, открыл папку и стал читать, беззвучно шевеля губами. Потом одобрительно кивнул. – Где ты это взяла?

– У полковника.

Альберт почитал еще немного, довольно мурлыча себе под нос.

– Годится?

Он отложил папку и посмотрел на нее уже по-другому, жадно. Фрида видела, как сильно и часто бьется жилка у него на шее, чувствовала его возбуждение. Помня о той власти, которую имела над ним раньше, она начала расстегивать его ремень. Он опять что-то замурлыкал и, дернув ее на себя, поднял юбку, а она стащила вниз колготки и трусы и прислонилась спиной к спинке кровати. Проталкиваясь в нее, он постанывал от наслаждения, и она снова наливалась гордостью, ощущая свою власть. Она тоже начала стонать, чтобы сделать ему приятное, а потом поймала себя на том, что делает это непроизвольно, не только для него, но и для себя. В этот раз ему потребовалось гораздо больше времени, чтобы дойти до финиша, и она успела испытать новые удовольствия. Кончив, он привалился к ней, обмякший и податливый. Потом отступил и застегнул брюки. Чувства обострились, казалось, она видит и слышит все в комнате и за пределами дома.

– Ты сделаешь мне метку?

Он засмеялся и бросил в рот еще одну таблетку перватина.

– Хорошо.

Вытащив сигарету из пачки на прикроватной тумбочке, Альберт прикурил, затянулся и подошел к ней.

– Будет больно.

– Мне все равно.

– Где ты хочешь?

Она протянула руку и обвела мягкое место на предплечье.

– Можешь выпить таблетку, тогда ничего не почувствуешь.

Фрида покачала головой:

– Я хочу чувствовать.

Альберт крепко схватил ее за запястье, вдавил горящий кончик сигареты в руку и держал до тех пор, пока сигарета не погасла. Фрида постаралась не вскрикнуть и лишь с шипением втягивала воздух сквозь стиснутые зубы. Он снова зажег сигарету и сделал еще одно “О” над ожогом, чтобы завершить восьмерку. Фрида посмотрела на свежую отметину, два красных кружка, пульсирующих болью. Как странно пахнет горелая кожа. Фрида представила горящую мать – все тело одна сплошная огненная метка – и кивнула Альберту. Он попытался прикурить ту же сигарету, но она так сплющилась, что не зажигалась. Он взял другую и сделал следующее “О” рядом с первой восьмеркой. На последнем “О” Фрида вдруг поняла, что стонет от удовольствия, прямо как несколько минут назад. Когда Альберт закончил, Фрида взяла его лицо в ладони, как делают взрослые, – а она теперь, конечно же, взрослая – и заглянула ему в глаза. Бездонные зрачки дергались, а ей хотелось, чтобы они видели только ее.

– Зачем ты принимаешь наркотики?

– Мне нужно бодрствовать. Столько надо обдумать. Они помогают выполнять задания.

– Ты не рассказываешь мне об этих заданиях. И о своих планах.

– Всему свое время…

– Ты постоянно это говоришь. Не доверяешь?

– Конечно, доверяю. Но… тебе лучше не знать. Ты очень… помогла.

Но ей хотелось большего.

– Ты называешь себя солдатом. Но… я не вижу, чтобы ты воевал. Вижу только, что ты танцуешь. Принимаешь наркотики. Больше ничего.

Альберт напрягся и отстранился.

– Не волнуйся, моя госпожа. Я знаю, что делаю. – Он покровительственно улыбнулся.

– Разве? Говоришь об армии, но где же она? Я вижу только этих Trummerkinder.

Альберт прищурился, пытаясь взять ее в фокус.

– Это как волна бомбардировщиков. Как “бам-бам-бам” зениток. Не бойся. Я знаю, что должен сделать. Я уже видел это. Видел все. – Он постучал себя по голове, показывая, где видел. – И это будет о-го-го.