Последыш

Итак, он окончательно стал Ингваром Менгденом. Жил в замке княгини Кемской, знакомился с "чудесным новым миром" и пытался заполнить пробелы в своем официально несуществующем образовании. Поэтому со своими новыми родственниками Игорь говорил то по-русски, то на норне, — без которых в западных княжествах шагу ступить нельзя, — переходя временами на фряжский или алеманнский. Еще он учился танцевать и вести себя за столом, просматривал подшивки газет и журналов за последние два-три года, чтобы быть в курсе последних событий в империи и мире, и, как мог, пытался разобраться в хитросплетениях своей личной судьбы. Последнее оказалось весьма сложной задачей, поскольку ни одна из женщин говорить с ним об этом не желала. Являясь в высшей степени воспитанными людьми, они, разумеется, не говорили ему прямо — "нет", но эту тему старательно избегали. Изворачивались и темнили, однако в тех редких случаях, когда Игорь, раздосадованный их поведением, отступал от своего принципа, — ни в коем случае не лезть на рожон, — и задавал неудобные вопросы в лоб, в ответ он получал туманное, но весьма многозначительное "ты сейчас этого просто не поймешь". И тяжелый вздох. Как же без вздоха?

В чем причина этих аристократических заморочек, Бармин пока не разобрался. То ли дамы блюли свою выгоду, то ли действительно считали Игоря валенком, сомневаясь в его способности разобраться в хитросплетениях великосветской жизни и готовности лицом к лицу встретиться с по-настоящему серьезными проблемами. И, если подумать, они были по-своему правы. Что они о нем знали? Только то, что Ингвар родился и вырос в ссылке на Груманте, где не получил никакого систематического образования и где некому было научить "несчастного мальчика" основам критического мышления, законам линейной логики и всякой там политической казуистике и хренотени. О том, что на самом деле он не так прост, как представляется, Бармин рассказать им, естественно, не мог. Да и что бы он им сказал? Что прожил уже однажды довольно долгую жизнь и успел в той жизни много чего узнать и много чему научиться? Например, тому, что политические и личные интересы конкретно взятых людей отнюдь не очевидны. Что политика — это вонючее болото, в которое лучше не лезть, потому что от этого дерьма в жизни не отмоешься. Но при этом иметь в виду, что тот, кто не готов запачкать руки, не должен потом жаловаться, что его нагнули. Однако в том-то и дело, что Игорь/Ингвар, как какой-нибудь гребаный агент-нелегал, существует одновременно в двух лицах. При этом окружающие знают лишь одного — несчастного графа Менгдена и даже не догадываются о существовании другого — профессора и доктора медицины Игоря Викентиевича Бармина. Оттого и возникает между ними обычное в таких случаях недопонимание.

К счастью, Игорь все это понимал, и потому не спешил конфликтовать и крайне редко настаивал на своем. Он пока слишком мало знал о своей новой семье и о политическом контексте, в котором эта семья существует. Поэтому личина наивного недоросля ему нигде не жала. Напротив, в большинстве случаев она помогала ему избегать ненужных проблем. Во всяком случае, части из них, поскольку Бармин не тешил себя иллюзиями относительно своих бабушки и кузины. Окружающие его люди не могли не заметить, что он куда умнее и образованнее, чем можно ожидать от аристократического маугли. Разумеется, замечали, но сложившийся по отношению к нему модус операнди менять не спешили. По-видимому, у них на это были свои резоны и свои заблуждения.

А между тем, жизнь в замке Надозерье шла своим чередом. Игорь начинал день с гимнастики ушу, а затем бежал свои пять километров вокруг парка. Потом душ, завтрак, занятия с Ольгой и приглашенными учителями, полдник, самостоятельная работа в библиотеке, еще один заход на ушу, — чтобы расслабиться и сбросить накопившееся напряжение, — обед, беседы за чашкой кофе и порцией старки в "тесном семейном кругу", — имея в виду одних только Анну Георгиевну и Ольгу, поскольку Ульяна Михайловна довольно быстро покинула замок "по семейным обстоятельствам", — и, наконец, легкий ужин, после которого предполагается прогулка с Ольгой вдоль берега озера, просмотр телепередач, — а телевидение здесь было весьма занятное, — душ и постепенный, за чтением и обдумыванием прочитанного, отход ко сну. Такова, во всяком случае, была видимость, но, на самом деле, все обстояло куда сложнее и интересней.