Последыш

Вообще, как понимал теперь Бармин, отрок Ингвар был парнем неумным и невнимательным. И его интересы касались совсем не тех предметов, которые пригодилось бы теперь Игорю Викентиевичу. Недоросль – недоросль и есть. Его ведь учили, вроде бы. Но в актуальной памяти всплывали одни лишь птички, цветочки, облака на небе, да цвет морской воды, а вот на то, что четыре сотни солдат и поселенцев говорят на трех разных языках и добром десятке диалектов русского, он внимания не обращал. И теперь Бармину приходилось восстанавливать это утерянное знание буквально по крупицам. По косвенным данным. По спискам насельников Барентсбурга, хранившимся в доме коменданта, да по своим собственным словам, которые он произносил вслух. Слушал себя, когда читал вслух или говорил с самим собой, и вычленял в своей собственной речи русские слова, относящиеся, судя по всему, к высокому – книжному – стилю, и слова, принадлежащие норну[9] или поморскому говору. Игорь этого сделать не смог, вот и приходилось теперь мучиться Игорю Викентиевичу. Ему вообще пришлось потрудиться, чтобы разобраться, - пусть и вчерне, - в денежной системе, политическом устройстве и актуальной, насколько это возможно, внутренней и внешней политике Великорусского государства. Впрочем, упорства ему было не занимать, умом и талантом бог не обделил, а времени, как уже было сказано, у него было столько, что хоть отбавляй.

И вот, разбираясь, во всех этих сложностях и разностях, Игорь Викентиевич обнаружил, что по-первости совершенно неверно представил себе окружающий мир, поскольку, если на острове – в крепости и в городке, где жили люди, сосланные в Барентсбург на вечное поселение, - время, словно бы остановилось, то на Большой Земле дела обстояли совсем иначе. Тут, в Барентсбурге, на дворе стоял, в лучшем случае, девятнадцатый век. Его начало, если быть точным в определениях. Даже, возможно, конец восемнадцатого. Свечи, керосиновые лампы, бронзовые чернильницы и гусиные перья, лук и стрелы, книги, наконец. Во всяком случае, большинство книг. Но кое-что из этого ряда все-таки выбивалось. Глянцевые порнографические журналы очевидным образом намекали на наличие в империи весьма продвинутой полиграфической базы, да и даты на них указывали на семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого столетия. Двадцатизарядный «Маузер К96» под девятимиллиметровый патрон и самозарядная автоматическая винтовка, похожая на классическую СВТ[10], тоже относились совершенно к другой исторической эпохе. Туда же следовало отнести и бензиновую зажигалку, найденную все в том же доме коменданта крепости, и другие – пусть и редкие, - предметы быта. Возникало подозрение, что власти намеренно держат ссыльных поселенцев в черном теле, низведя их до уровня времен «наполеоновских войн». Игорь, разумеется, ничего об этом не знал. Шхуна, заходившая на остров, была парусной, но имелся ли на ней в добавок к парусам и мачтам паровой или какой-либо иной двигатель, оставалось неясно. Отрок Ингвар видел только паруса, а о том, как живут люди на Большой Земле, имел крайне смутное представление.

«Хорошо живут» - вот и весь сказ. Тем не менее, Бармин все-таки выудил из нескольких прихеренных тут и там газет и журналов немало весьма ценной информации, и был теперь совершенно уверен, что по ту сторону Гренландского моря люди живут совсем иначе, чем здесь на заполярном острове. Другое дело, что он все еще не знал, является ли это общепринятой политикой властей – какой-нибудь местный ГУЛАГ, например, - или такое положение дел касалось именно и только крепости Барентсбург. Но то, что более или менее актуальные книги, газеты и журналы ссыльные поселенцы прятали по тайникам и нычкам, наводило на размышления. Однако далеко продвинуться по этому пути Бармину не удалось. Игорь не знал, за что были сосланы остальные жители городка и в чем провинились солдаты гарнизона. Он и о себе-то ничего путного не знал. Это ж какой грех должны были совершить его родители, чтобы их не только сослали на вечное поселение на этот остров в Ледовитом океане, но и лишили фамилии? И что это, черт возьми, за законы такие в Великорусской империи? Что у них тут за режим? Увы, но ответов на эти вопросы у Игоря Викентиевича не было. Одни недоумения, и ничего больше.

3. Пятьдесят седьмой день с начала одиссеи