Послесловие к сборнику В Шишкова 'Алые сугробы'

Рассказ "Алые сугробы" был написан в 1925 году, однако проблематика его в чем-то близка "Тайге". Действительно, Афоня и Степан, эти герои-мученики, - те же крестьяне, только из "европейской" России. Они ищут сказочную страну Беловодье, где "дожди теплые, солнышко благодатное, пшеница само собою круглый год растет - ни пахать, ни сеять, - яблоки, арбузы, виноград, а в цветистом большетравье без конца, без счету стада пасутся - бери, владей". В "Алых сугробах" рассказано о разведчиках-переселенцах, которых Шишков действительно не раз встречал в Сибири. Что же, думаешь, переселятся односельчане Афони и Степана в Сибирь и станут копить дикость, жестокость, чтобы потом и в их новом поселении случилась трагедия наподобие описанной в "Тайге"? Наверное, не исключен и такой вариант, если только с дикой природой будут общаться и бороться отчужденные от мира люди, если в глухой тайге им будет лучше, чем в "цивилизованном" мире - обжитой России. Но в целом пафос рассказа "Алые сугробы" сродни очищающей трагедии. Его можно было бы назвать - по внешним признакам - джеклондоновским. Однако герои Шишкова движимы, в отличие от большинства персонажей американского писателя, не стремлением к обогащению, а чувством долга по отношению к родным и близким, к "миру", пославшему их на поиски удобных для жизни и труда земель. По-иному в связи с этим окрашивается необыкновенная выдержка, целеустремленность Афони и Степана. А гибель последнего приобретает характер искупительной жертвы. Оказывается и таким: благородным, добрым, сильным, не жалеющим себя может быть, по Шишкову, русский крестьянин! Надо лишь дать ему, пусть самый крохотный, огонек надежды на лучшее, надо оставить ему хоть малую возможность самому распоряжаться своей судьбой...

В "Ватаге" Шишков прослеживает развитие негативных сторон народной жизни, но уже в условиях революции. Повесть написана на документальном материале, на основе "эпизодов, имевших место в Кузнецком округе, Томской губернии, в 1919 году". Тем не менее судьба произведения в критике и в издательской практике была довольно трудной. Достаточно сказать, что "Ватага" не переиздавалась с 1927 года до недавнего времени.

Повесть была впервые опубликована в альманахе "Наши дни" в 1924 году и сразу встретила холодный прием. Негативно оценил ее, например, Д. Фурманов: "Неужели в самом деле такими зыковыми, хотя бы и редко, творились объективно революционные дела?" В то же время автор "Чапаева" не мог пройти мимо художественных достоинств произведения Шишкова: "Опасность от "Ватаги" усугубляется тем, что написана повесть хорошо, читается с большим захватом".

В этом и других подобных отзывах заметно стремление оценивать литературное произведение по чуждым ему законам, в альтернативной форме, как на фронте: друг или враг. Отвечая на критику, Шишков в издании 1927 года (в Собрании сочинений) снабдил повесть предисловием, где постарался разъяснить свою позицию, отвести прямолинейные упреки: "Было бы несправедливо не только по отношению к партизанскому движению сибирского крестьянства, но и по отношению к автору искать в романе "Ватага" отражение этого великого движения во всей его многогранности". Далее он замечает: "В романе "Ватага" показан лишь определенный слой восставшего крестьянства, разбавленного бежавшей из тюрем уголовщиной, и притом - в моменты наибольшего разгула необузданных инстинктов". Но объяснения Шишкова в конце 20-х годов, в обстановке торжества рапповщины, догматиков, не были услышаны, и "Ватага" пропала для читателей. Она не включалась и в собрания сочинений писателя, выходившие в 40 - 70-е годы, хотя голоса в ее защиту в нашей печати не раз раздавались.

Сам Шишков некоторое время еще продолжал бороться за "Ватагу". Так, в 1931 году он опубликовал в журнале "Пролетарский авангард" под названием "Партизаны" несколько фрагментов с подзаголовком: "Дополнительные главы к роману "Ватага"". В них рассказывается об одном из подчиненных Зыкову "правильных" партизанских отрядов. Но главки эти и сюжетно, и по общей тональности выглядят по отношению к "Ватаге" чужеродными, не "ложатся" в текст. У нас даже нет указания автора, в какое место повести они должны быть помещены.

Думается, что жесткая критика "Ватаги" отчасти связана с привычкой сближать героя и его создателя. Именно так оценивали подчас "отношения" М. Горького и его Клима Самгина, не замечая авторской иронии и сарказма. Именно так судили и о "Ватаге", не придавая значения усиливающемуся к концу повести авторскому снижению Зыкова и самому финальному эпизоду с расстрелом главаря ватаги. Но - из песни, повести слова не выкинешь. Зыкова у Шишкова настигла справедливая кара.

"Ватага" не только повесть-обличение, но и повесть-предупреждение. Зыковы были, и не замечать их, не пытаться разобраться в причинах возникновения "зыковщины" было бы чревато опасностью рецидива ее в какой-то форме.