Послевкусие: Роман в пяти блюдах

Я собираю миски и ставлю их в раковину, радуясь возможности повернуться к Джейку спиной. Я чувствую, что он стоит позади меня. Внезапно он кладет руку мне на плечо. Он стоит так близко, что я ощущаю на волосах его дыхание.

— Прости меня, Мира, — шепчет он так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась. Он стоит совсем близко, и, оборачиваясь, я невольно прижимаюсь к нему, и мы вдруг начинаем целоваться. Как странно и волнующе — вновь оказаться в его объятиях. Джейк гладит меня по голове, его пальцы перебирают мои волосы. Другой рукой он крепче прижимает меня к себе. Его движения грубоваты и неловки, и я принимаю это за страсть, потому что именно этого мне сейчас хочется. Я чувствую, как по моим щекам бегут слезы, и я дрожу, и плачу, и хватаю ртом воздух, но все, что я могу сделать, это вдыхать дыхание Джейка, чувствовать его рот и язык. Он крепко прижимает меня к себе, рукой обнимая за талию. Через несколько секунд я понимаю, что плачет он, а не я. Внезапно Джейк так резко меня отталкивает, что я ударяюсь о стол. У меня дрожат ноги, я слабею. Джейк опирается руками о стол и стоит, низко опустив голову. Первый раз в жизни я вижу, как он плачет.

Несколько секунд я молча стою, вжимаясь в стол. Затем протягиваю к Джейку руку и, утешая, кладу ему на плечо. Он отстраняется, не грубо, но решительно, после чего направляется к комнате Хлои.

Я не знаю, что он собирается делать, и, испугавшись, иду за ним. Жалюзи в комнате Хлои приподняты, и через окно проникает слабый вечерний свет, отбрасывая фиолетовые тени на стены, кроватку и лицо Хлои. Джейк стоит возле нее и смотрит. Он стоит спиной ко мне, поэтому мне не видно его лица, я не знаю, о чем он думает, плачет ли до сих пор. Открыв дверь, мы разбудили Хлою. Сначала раздается кряхтенье, затем тоненький плач, за которым следует уже сердитый плач почти в полный голос. Джейк стоит не шевелясь, и, поскольку Хлоя не привыкла к бездействию взрослых, которых просит о помощи, она становится более настырной — сучит ногами и пытается скинуть с себя одеяльце, в котором запуталась. А поскольку я не знаю, что в данный момент лучше для Джейка, — Хлоя вполне переживет, если поплачет несколько минут, — то тоже ничего не предпринимаю. Я не кидаюсь ее успокаивать, надеясь, что она меня еще не заметила. Джейк протягивает руку и осторожно гладит Хлою по щеке. Она переворачивается на живот, чтобы спастись от его прикосновения. Я невольно делаю шаг вперед, когда он вынимает Хлою из кроватки, — я не помню, чтобы Джейк брал ее на руки, и боюсь, что он не знает, как правильно держать младенца.

Хлоя в его руках кажется тяжелой; неловко поддерживая ребенка, Джейк с беспомощным видом оборачивается ко мне. Заметив меня, Хлоя принимается плакать с удвоенной силой, выгибаясь от негодования. Я забираю ее у Джейка, прижимаю к себе и поворачиваюсь так, чтобы она могла его видеть. Хлоя хватается за мою рубашку; я понимаю, что она хочет грудь. Я начинаю целовать ее крошечные пальчики.

— Она проголодалась и совсем мокрая, бедняжка, только и всего. — Я говорю вполголоса, чтобы успокоить обоих. — Джейк, в холодильнике стоит бутылка сока. Ты не мог бы ее принести? Я сменю подгузник, и ты сможешь покормить Хлою.

Джейк молча выходит из комнаты, а я включаю свет и достаю чистый подгузник. Хлоя уже не плачет, она успокоилась, услышав мой тихий голос и почувствовав знакомое прикосновение.

— Сейчас папочка придет, принесет тебе сок. Будь умницей, — шепчу я. — Не пугай его, Хлоя. Пусть он тебя полюбит.

И только когда раздается щелчок замка потихоньку прикрытой двери, я понимаю, что мы с Хлоей остались одни.

Глава 7

До того как появилась «Граппа», мы с Джейком любили летним вечером сходить в парк Джеймса Уокера, чтобы поболеть за какую-нибудь команду детской бейсбольной лиги. Сидя на деревянной скамье, мы смотрели, как мальчишки сплевывают, размахивают битами, натирают мелом руки и жуют большие куски жевательной резинки, делая вид, будто это табак. Окруженные их младшими братьями и сестрами, с чумазыми, испачканными мороженым мордашками, их усталыми, но счастливыми родителями, мы яростно и громко болели за проигрывавшую команду.

Помню, как я представляла себе, что придет время, и Джейк сам начнет тренировать наших детей. Было легко вообразить, как он, в пиджаке и галстуке, опускается на колено возле сцены, чтобы сделать снимок нашего сосредоточенного маленького Моцарта, который впервые в жизни выступает на публике — с песенкой про звездочку на небе. Глядя, с каким удовольствием Джейк наблюдает за маленькими игроками, как вопит от восторга, когда ватага потных мальчишек, которых он даже не знает, завладевает мячом, я, как теперь понимаю, ошибалась, принимая этот восторг за нерастраченные отцовские чувства. Мне никогда не приходило в голову, что Джейк вопил от восторга именно потому, что те мальчишки не были его детьми.