Читаем Послевкусие: Роман в пяти блюдах полностью

«Пожалуйста, только не спрашивай, видела ли я Нила». Я все еще помню прикосновение его пальцев и тот вихрь чувств, который меня охватил, и мне становится совсем нехорошо: у меня болит голова, и я пила вино днем, и съела большой кусок пиццы «Пепперони», и меня гложет совесть, потому что Нил, кажется, неправильно меня понял.

Чтобы не встретиться глазами с Рут, я отвожу взгляд.

— Бассейн? Интересно, — говорит она и зевает.

— Да, очень, — говорю я, вспомнив про Манифест малышей и насмешливый взгляд Нила.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть Рут, и смотрю на пустую коробку из-под пиццы, на детей, уснувших прямо на полу и завернутых нами в одеяльца. В их жизни нет больших сложностей. Ее правила четки и просты. Мне тоже хотелось бы жить такой простой и ясной жизнью.

Глава 21

Я погружаю ручку Хлои в формочку для кексов, наполненную бирюзовой краской. Хлоя пытается вырвать руку, поскольку ей явно не нравится макать пальцы в хлюпающую жидкость, и поднимает на меня вопрошающий взгляд. Тогда я прикладываю ее руку к чистому листу бумаги. Увидев отпечаток своей ладони, Хлоя замирает и уже не обращает внимания на то, что я вновь погружаю ее руку в краску.

В воскресенье ей исполняется год. Гостей будет немного, поэтому можно не рассылать приглашения, но в журнале «Счастливые родители» я вычитала одну идею, которая мне понравилась. Я все-таки пришлю приглашения: Рут, Карлосу, Фионе, папе, Ричарду и Бену, «написанные» от руки Хлои. Мы делаем еще два — потом их можно будет вложить в ее личный альбом.

Я осторожно тру ладошки Хлои, держа их под струей теплой воды, чтобы смыть краску. Хлоя сидит на краю раковины и внимательно за мной наблюдает, в ее глазах — ласка и доверие. Она спокойный и уверенный в себе ребенок, и вместе с тем в ней чувствуется какая-то внутренняя сила, ясный ум. Иногда у меня появляется ощущение, что если бы Хлоя могла говорить, то с самым серьезным видом делала бы глубокие, продуманные комментарии по поводу состояния дел в современном мире.

Хлоя уже может стоять, но еще не ходит. У нее есть любимая книжка, сладкому картофелю она предпочитает тыкву и с самого младенчества спит в одной позе: на спине, вскинув над головой руки, словно сдается. Когда она станет взрослой, то, конечно, забудет все это. Наступит день — до которого осталось не так уж много времени, — и она спросит меня, какой была в детстве, и, как все дети, будет смеяться над моими воспоминаниями, и ей будет все равно, выдумала я их или нет. И тогда я спрашиваю себя, смогу ли все это ей рассказать, или же мои воспоминания исчезнут, как эта бирюзовая краска, уходящая в отверстие фаянсовой раковины?

Когда-нибудь она спросит меня и о Джейке. И мне придется решать, что ей ответить. Как все-таки хорошо, что мы развелись именно в это время. Хлоя никогда не видела своего отца, и ей будет легче пережить его потерю. Но однажды она захочет знать, где ее папа, и мне придется выдумывать какую-нибудь историю, по возможности похожую на правду. И очень может быть, что когда-нибудь, несмотря на мои объяснения, она все-таки захочет с ним познакомиться. Я стараюсь не думать о его втором ребенке, который должен скоро родиться, и мучительно размышляю, как скрыть от Хлои, что отец бросил ее, чтобы любить другого ребенка.

Развесив бумажные листы с отпечатками руки Хлои на веревке, мы с ней идем на кухню.

Отец лежит под раковиной на спине с гаечным ключом в руке и чайным полотенцем на животе.

— Губки намокли, — поясняет он, когда я спрашиваю, чем он занимается. — Фиона взяла новую губку из ведра под раковиной, а она мокрая. Наверное, где-то течь.

В кухню входит Фиона с ведром и тряпкой.

— Ну что, нашел? Где течет? Может, включить воду? — спрашивает Фиона, протягивая отцу тряпку.

— Нет, не включай! — кричит отец. — А то я весь вымокну.

Фиона всплескивает руками и поворачивается ко мне:

— Ох уж эти мужчины. Совершенно беспомощные существа. С ними просто невозможно. Так бы вот взяла и застрелила. Ладно, не мучайся. Я попрошу Бена, он починит. — Фиона наклоняется и игриво щиплет отца за коленку. — Вылезай, дедуля.

Отец, который с некоторых пор стал смирным и домашним, как стерилизованный кот, с явным облегчением вылезает из-под раковины и, пока Фиона суетится в кухне, наливает в бутылочку сок и проверяет, положила ли я в сумку подгузники. Чтобы я могла подготовиться к приему гостей, отец и Фиона решили сводить Хлою в зоопарк. Отец натягивает на Хлою курточку и перекидывает через плечо сумку с подгузниками, после чего передает Хлою Фионе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Приятное чтение

Уик-энд с мистером Дарси
Уик-энд с мистером Дарси

Что общего может быть у профессора английской литературы из Оксфорда Кэтрин Робертс, женщины упрямой и острой на язык, и застенчивой Робин Лав, администратора среднего звена из Северного Йоркшира?Их объединяет страстная любовь к творчеству Джейн Остин, обе постоянно ассоциируют себя с героинями ее произведений. Именно поэтому они отправляются на ежегодную конференцию, посвященную любимой писательнице. Кроме того, личная жизнь обеих героинь зашла в тупик.Кэтрин и Робин надеются, что уик-энд в поместье, где будет проводиться конференция, позволит им на некоторое время забыть о своих проблемах. А может быть, идеальный мужчина, который, по их мнению, сохранился только в романах Остин, сойдет со страниц книги в реальную жизнь… И цепь событий показала, что уик-энд с Джейн Остин не закончится без маленькой интриги и романтического приключения.Впервые на русском языке! Перевод: Ольга Ратникова

Виктория Коннелли

Любовные романы / Современные любовные романы / Романы

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее