Послушная жена

Следующим мне попался огромный иллюстрированный том о значимости упражнений в психотерапии. Он напоминал огромные французские словари, которые мама как-то раз, пошатываясь, приволокла домой после уборки в местной библиотеке. Она надеялась их кому-нибудь втюхать. Никто так и не соблазнился, и мы сложили тома стопкой, используя их как подставку для клетки с хомяками. Наверное, Нико считал меня весьма ограниченной, раз у его первой жены хватало мозгов понять, как прыжки на месте сделают человека менее безумным.

Я посмотрела на мужа с другого конца чердака, надеясь, что меня ему хватит надолго. Они с Франческой сидели рядышком, копаясь в белом плетеном сундучке, и тихо ахали над крошечными пинетками, маленькими ползуночками с узором из тюльпанов, одноухим голубым кроликом. Вряд ли отец Сэма узнал бы нашего сына в толпе десятилетних рыжеватых и веснушчатых пацанов, не говоря уже о том, чтобы помнить его детские игрушки. Франческа гладила памятные вещи, прижимала их к лицу. У меня сжалось сердце при виде того, как она пытается удержать в памяти образ Кейтлин, цепляясь за тень присутствия, за остатки запаха, застрявшие в случайных предметах, которые пахли скорее пылью и сыростью.

Девочка достала несколько школьных тетрадей:

– Смотри, папа, мои сочинения в классе мисс Роланд!

Нико принялся читать вслух ее рассказ о новой собаке Полли-Долли, а Франческа смущенно ойкала.

– Это же вообще неправда! Мама не разрешала мне заводить собаку. – Она постучала по странице: – Глянь, какой толстой я нарисовала маму. Я ее такой и не помню.

Я старалась не слушать их разговор, шумно роясь в ящике. Обмен эмоциями между отцом и дочерью заставлял меня чувствовать себя кукушкой в гнезде на двоих.

– Слушайте, у меня от пыли уже в горле пересохло, – объявила я. – Спущусь-ка я в кухню и принесу нам чаю.

– Лучше я, – подхватился Нико и с готовностью вскочил, словно цепляясь за повод улизнуть на минутку.

Мне и самой очень хотелось убежать от этого горя, от сожалений и чужой любви, расползавшихся плющом из каждой коробки, которую мы открывали, но пришлось снова опуститься на колени и продолжать разбор. Под очередным слоем книг внезапно обнаружилась золотая шкатулочка для украшений. Хорошо, что я не выкинула сразу целую охапку старых пыльных книг о том, как перестать до дрожи бояться батута. Я взяла шкатулку и провела пальцами по крышке с узором в форме сердечка, выложенным из чего-то вроде рубинов. Открыла. Внутри было пусто, только мягкая подушечка на дне, но мансарду вдруг заполнила громкая классическая музыка, заставив меня подпрыгнуть. Франческа встрепенулась, любопытствуя, что же там такое нашлось. Я встала и протиснулась мимо велотренажера Кейтлин, перешагнула через коврики для йоги и наполовину сдутый мяч для пилатеса, дабы показать находку падчерице.

Она погладила голубой бархат внутри шкатулки.

– Очень красиво. Не помню такой у мамы. – Закрыла крышку, потом снова открыла ее. – А что за мелодия?

– Не знаю. Придется спросить у папы. Я в классической музыке совсем не разбираюсь. – Согласно заветам неписаного руководства «Как стать потрясающей мачехой», я ухватилась за возможность сближения: – А ты любишь классику? – Правда, меня пугало, что девочка примется называть композиторов, о которых я слыхом не слыхивала. Кажется, все Фаринелли любили за завтраком поиронизировать над газетными статьями об искусстве и культуре.

– Не очень, – сморщила нос Франческа. – Мама постоянно слушала оперу, но я не прониклась.

– Ну, может, войдешь во вкус позже. Шкатулку тебе отложить? Судя по клейму на дне, это настоящее золото, так что сохранить определенно стоит, – заметила я.

– Да, пожалуй, – кивнула девочка. – Там ведь можно мои сережки держать.

И она снова принялась просматривать свои старые школьные учебники. А я, чувствуя, что во мне больше не нуждаются, двинулась в обратный путь на другую сторону чердака. И там застыла в нерешительности, размышляя, взяться за сумку с надписью «Постельное белье» или открыть старомодный сундук, в котором вообще лежит бог знает что, способное выбить почву у меня из-под ног. Но тут в носу засвербело, я чихнула, и золотая шкатулочка вылетела у меня из рук.

Распахнувшись, она приземлилась на груду рюкзаков, и вновь раздались переливы скрипок и флейт.

– Прости-прости, это все из-за пыли. – Я пошарила рукой, молясь, что не повредила бесценную семейную реликвию.

Когда я подняла коробочку и перевернула вверх дном, проверяя, не сломалось ли что, мягкое бархатное донышко выпало и посыпались бумажки: билеты, открытка, какие-то записочки, сложенный буклет из Национальной портретной галереи. Я собрала их и уже хотела сунуть обратно, как вдруг заметила внутри на дне гравировку:

Моя дорогая Кейти-Киска!

Всякий раз, услышав эту музыку, я буду думать о тебе и жалеть, что мы не сделали другой выбор.

Вечно твой, П.