Послушник

Я долго гляжу на бесшумно закрывшуюся дверь, вспоминаю и размышляю. Как ни странно, засыпаю как убитый, едва положив голову на подушку. Ночью мне снится Гектор, я кладу руку на плечо мертвого друга и твердо говорю:

– Я отомщу!

Наутро меня вызывают в кабинет отца настоятеля. Я немного растерян, аббат здесь настолько важная шишка, что простой лекарь, пусть и благородных кровей, для него все равно что солдат перед генералом. Может, ему просто нужен доктор для совета по какому-нибудь деликатному вопросу? В приемной меня вежливо просят подождать, кроме меня тут собралось еще человек десять, половина – в накинутых на лицо капюшонах. Время от времени из дальних дверей выскальзывает неприметный монах, шепчет то одному, то другому что-то на ухо, и те, следуя полученным приказам, либо заходят в высокие резные двери, либо незаметно исчезают. Наконец очередь доходит до меня.

– Следуй за мной, сын мой, – шепчет на ухо человек в капюшоне.

Я бросаю быстрый взгляд на сухое, мнимо расслабленное лицо с внимательными серыми глазами. Руки у монаха, хоть и прячет в широкие рукава, перевиты толстыми жилами. Про таких говорят – «глаза на затылке», сам – как сжатая пружина, будто постоянно ждет нападения отовсюду. Я иду, машинально соображая, был бы у меня шанс, напади я внезапно? Усмехнувшись, решаю, что нет.

Гаспар де Ортон высок и широкоплеч, движения полны скрытой силы. У него лицо полководца, а не священнослужителя: гордый взор, длинный нос, толстые щеки, что ничуть его не портят, крупный твердый рот и широкий тяжелый подбородок.

– Подойди, – рокочет он.

У аббата взгляд волка, мрачно рассматривающего полевую мышь. Я невольно ежусь.

– Сын мой, – издалека начинает настоятель, – любишь ли ты Францию всем сердцем, как подобает доброму католику и настоящему арманьяку?

М-да, что тут ответишь, очевидно, отец Бартимеус уже доложил о результатах нашей ночной беседы. Потому я выпрямляюсь еще сильнее и четко, как на плацу, отвечаю:

– Готов выполнить любое задание любимой Родины в самом далеком уголке обитаемого мира.

Аббат недоуменно косится на отца Бартимеуса, тот успокаивающе бормочет:

– Спокойнее, Робер, не волнуйся так.

Аббат переводит на меня безжалостные глаза политика, размеренно продолжает:

– Робер, мать наша Католическая церковь в моем лице предлагает тебе вступить послушником в Третий францисканский орден. Наставником и проводником твоим будет отец Бартимеус. С ним ты уже знаком.

Я хочу ответить, властным жестом аббат останавливает меня:

– Это не простое послушничество, так что подумай трижды. Придется приложить все силы и даже сверх того, но так нужно для блага Франции и короны.

– Я готов, – просто говорю я.

Еще через минуту мы покидаем кабинет, минуем набитую людьми приемную. Уже потом я узнал, что все детали моей истории были проверены и перепроверены, а в приемной под одним из капюшонов скрывался мой брат Александр де Могуле, приказом коннетабля Франции вызванный из Турены. Затем уж ему объяснили, что он должен напрочь забыть, как видел меня живым. Младшего брата следует считать погибшим при штурме фамильного замка, вместе с остальной семьей. А если и приведется где встретить, то ни в коем случае не узнавать, не кидаться с объятиями и расспросами.

Нет, из меня вовсе не собираются лепить французского Джеймса Бонда. Массированное соблазнение тощеньких белобрысых британок, искусные кражи военных секретов – это все не для меня. Подобного рода мастера давно уже трудятся на благо отечества, не покладая рук и ног. В моем случае все гораздо сложнее: я должен стать телохранителем. Подобных мне для охраны правящего королевского семейства еще не готовили ни в одной стране мира. Итак, опустим занавес, погасим свечи! За кулисами мелькает неслышная тень – лекарь для особых поручений.

Часть II Послушник

Глава 1

1427 год, провинция Анжу, аббатство Сен-Венсан: тяжело в ученье.

Сидеть в тюрьме – дело невеселое. Монастырские темницы издавна славятся среди всех прочих учреждений исправительной системы французского королевства. А уж изобретательности и непреклонности святых отцов могут позавидовать все прочие тюремщики. Бесчеловечное отношение к провинившимся вполне понятно, ведь нарушители-монахи преступают не людской закон, а Божий.

Ты – воин на переднем крае борьбы с самим дьяволом, а потому спрос с тебя гораздо строже, чем с прочих людей. Бывает, что, не выдержав строгости устава, постоянных молитв и полнощных бдений, монахи бегут из монастырей и аббатств. К пойманным относятся как к дезертирам, самых дерзких и упрямых держат на нижних этажах темниц. Сбежал второй раз – сразу кандалы на руки и ноги, навечно попадаешь в камеры для закоренелых преступников. Третий раз из монастырей никто еще не сбегал. Те каменные норы, где в полной темноте на черством хлебе и затхлой воде, скрючившись, на четвереньках сидят наказанные монахи – нечто ужасное.