Посмертие

Когда мы пришли, мне велели ждать во дворе. Наверное, шангаан решил, что я не сбегу, поэтому уже не держал меня за руку. А может, он думал, что мне некуда бежать. Я увидел индийца, он стоял у каких-то ящиков, командовал грузчиками и делал пометки на картонке. Я подбежал к нему и сказал, что этот аскари похитил меня из дома. Индиец ответил: «Пошел прочь, малолетний воришка!» Наверное, потому что я был очень грязный. Одет в лохмотья: короткие штанишки из дерюги, рваная старая рубаха, которую я даже не стирал. Я сказал индийцу, что меня звать Ильяс и что вон тот высокий шангаан-аскари, который стоит и смотрит на нас, похитил меня из дома. Индиец сперва отвернулся, а потом спросил: «Как бишь тебя?» Заставил меня дважды повторить мое имя, улыбнулся и произнес: Ильяс. Потом кивнул, взял меня за руку, — тут Ильяс взял за руку Афию, улыбнулся, как тот индиец, и поднялся на ноги, — подвел к немцу-военному в белой форме, он тоже стоял во дворе. Этот военный был командиром аскари и как раз занимался солдатами. У него были волосы цвета песка и такие же брови. Я впервые очутился так близко к немцу, и вот что я увидел. Он хмуро взглянул на меня, что-то ответил индийцу, и тот сказал, что я свободен и могу идти. Я возразил, что идти мне некуда, командир аскари услышал это, снова нахмурился и позвал другого немца.

Они сели, Афия по-прежнему улыбалась, глаза ее лучились удовольствием от рассказа. Ильяс продолжал, на-супясь:

— Этот второй немец был не военный в красивой белой форме, а гражданский сурового вида, он командовал рабочими, которые грузили ящики — те, что пересчитывал индиец. Военный ему что-то сказал, он поманил меня к себе и отрывисто спросил: «Так что с тобой случилось?» Я ответил, меня зовут Ильяс, аскари похитил меня из дома. Немец повторил мое имя и улыбнулся. Ильяс, произнес он, какое красивое имя. Постой здесь, я скоро закончу. Стоять я не стал: ходил за ним хвостом, боялся, что меня заберет аскари. Немец этот работал на кофейной плантации в горах неподалеку. Плантация принадлежала другому немцу. Первый немец привел меня с собой на плантацию, нашел мне работу в хлеву. У них были ослы и лошадь в отдельном стойле. Да, лошадь, не жеребец, очень крупная, я боялся ее. Плантация была новая, дел невпроворот. Поэтому тот суровый немец и привел меня сюда: им нужны были рабочие руки.

Плантатор увидел, как я убираю навоз в хлеву или еще что-то делаю, уже не помню. И спросил того немца, который привел меня со станции, кто я такой. А когда узнал, что меня похитил аскари, разозлился. «Мы не должны вести себя как дикари — сказал плантатор. — Мы не за этим сюда приехали». Я знаю, что он сказал именно это: он сам потом передал мне свои слова. Он был доволен своим поступком и с гордостью рассказывал о нем и мне, и другим. Он сказал, что я слишком мал, чтобы работать, я должен ходить в школу. Немцы сюда приехали не для того, чтобы заводить рабов, сказал он. И мне разрешили посещать воскресную школу для новообращенных. На плантации я прожил не один год.

— Я тогда уже родилась? — спросила Афия.

— Еще бы, ты, наверное, родилась через несколько месяцев после того, как я убежал, — ответил Ильяс. — Я провел на плантации девять лет, то есть тебе сейчас около десяти. Мне там правда нравилось. Я работал в поле, ходил в школу, учился читать, писать, петь, говорить по-немецки.

И он пропел несколько куплетов какой-то песни — видимо, немецкой. Афия подумала, что у брата красивый голос, и захлопала, когда он допел. Ильяс довольно улыбался. Он обожал петь.

— В один прекрасный день, не так давно, — продолжал он, — плантатор вызвал меня на разговор. Он был мне как отец. Он заботился обо всех работниках и, если кому случалось занемочь, отправлял его лечиться в больницу при миссии. Он спросил, хочу ли я остаться на плантации. Сказал, что для простого работника я теперь слишком хорошо образован, не хочу ли я вернуться в город на побережье, ведь там возможностей куда больше? Дал мне письмо к своему родственнику, у которого здесь фабрика по производству сизаля. Написал, что я почтительный и надежный, умею читать и писать по-немецки. Он прочел мне письмо, прежде чем заклеить конверт. Вот почему я работаю письмоводителем на немецкой сизалевой фабрике, вот почему ты тоже должна учиться читать и писать: так ты однажды сумеешь узнать мир и позаботиться о себе.

— Да, — ответила Афия, пока что не готовая думать о будущем. — А у плантатора тоже были волосы цвета песка, как у того немца в белой форме?

— Нет, — сказал Ильяс. — Он был темноволосый. Стройный, спокойный, никогда не кричал на работников, не обижал их. Он был похож на… Schüler, ученого, такой же сдержанный.

Афия задумалась над описанием плантатора, а потом спросила:

— А у нашего папы тоже были темные волосы?

— Наверное, да. Когда я убежал из дома, он уже поседел, но в молодости, скорее всего, был темноволосый, — ответил Ильяс.

— Твой плантатор выглядел как наш папа? — уточнила Афия.

Ильяс рассмеялся.