Посмертная месть

– Вот где дверцу люлькинских «жигулей» подломили, – показывая на пень, сказал Тимохиной Слава Голубев.

– Возьмем пробу и сравним с гнилушками, застрявшими в поврежденной дверке, – ответила эксперт-криминалист.

– А вон там, Лен, – Голубев показал на изъезженную при развороте машины грязь, в которой были видны не только отпечатки ребристого протектора автомобильных покрышек, но и крупные следы, похоже, мужской обуви, – можно сделать отличные гипсовые слепки.

– Слепками займемся позднее, – сказал Бирюков. – Вначале надо осмотреть труп.

Утверждение Николая Бормотова о том, что обнаруженный под корневищем вывороченной березы мертвец – не кто иной, как Олег Люлькин, подтвердили лежавшие в нагрудном кармане форменного пиджака водительские документы и старое удостоверение железнодорожника с пожелтевшей от времени фотокарточкой. Следователь Лимакин, морщась от смердящего запаха, стал осматривать другие карманы потерпевшего. Они оказались совершенно пустыми. При наружном осмотре трупа и одежды никаких признаков насильственной смерти выявить не удалось. Когда следователь начал писать протокол осмотра, а судебно-медицинский эксперт стянул с рук резиновые перчатки, Голубев спросил:

– Что, доктор, и сказать нечего?

– Не напрягай, сыщик, мозги чужими проблемами. У тебя своих по горло, – пробурчал судмедэксперт. – Стоило угонщикам машины зарыть покойника, и ты до выхода на пенсию не нашел бы его. Попробуй ответить на пустяковый вопрос: почему они не сделали этого?

– Потому, что у угонщиков не было лопаты, – быстро сказал Слава.

– Любопытно, но верится с трудом. По твоей опрометчивой версии выходит, будто Люлькин ездил без привычного каждому порядочному шоферу инструмента?

– Представь себе, без… И топора в багажнике «жигулей» не было.

– Зарывать могилку топором не так ловко, как лопатой.

– Не зарывать, Боря. Если бы имелся топор, угонщики срубили бы парочку-тройку вон тех березок, – Голубев показал на подлесок, – и шутя объехали бы буреломину. А без топорика им, наверное, полсуток пришлось здесь по грязи елозить, чтобы развернуться. При буксовке уйму бензина спалили.

Стоявший рядом белоголовый, как одуванчик, понятой вдруг смущенно заговорил:

– Извините, ребятки. Возможно, не в свое дело влезаю, но относительно упомянутого вами топора могу сообщить совсем недавнюю историю… – «одуванчик» глянул на рослого Бирюкова: – Как, товарищ прокурор, являясь понятым, имею ли я право высказать собственную точку зрения по топорному вопросу?

– Пожалуйста, высказывайте, – ответил Бирюков.

– Спасибо за разрешение, – понятой живо показал на поваленную березу. – Не далее как в полукилометре от этого препятствия находится пасека бывшего раздоленского кузнеца Ефима Иваныча Одинеки. Чтобы вам было понятно, это мой свояк. Точнее сказать, жены наши – родные сестры. Родня близкая. Не то, что седьмая вода на киселе. В прошлом году Ефим Иваныч оформился на пенсию и теперь постоянно проживает возле ульев, где построил хороший зимовник. Мужик он общительный. Часто меня приглашает в гости. Последний раз я гостил у него на прошлой неделе в среду. Пока утром шел туда, краем леса вдоль дороги набрал корзинку груздей.

– Какой дорогой шли? – спросил Бирюков.

– А тут одна дорога. Вот эта самая, где мы находимся.

– Никого в пути не видели?

– Нет, ни души. Утро было ясное. Птички пели. Собирая грузди, малость мимо пасеки не прошел. Спохватился, когда зимовник увидел. Ефим Иваныч обрадовался. Мигом обед сгоношил, а для аппетита выставил из погреба на стол запотевший жбан медовухи. И так мы со свояком увлеклись разговором, что не приметили, как вечером дождик ливанул. Чтоб не опрокинуть в темноте стаканы, Ефим Иваныч зажег фонарь. Аккурат в это время заявились на пасеку два промокших до нитки парня. Физической комплекцией вроде разные, а одеждой одинаковые, словно инкубаторные цыплята. И штаны, и черные рубахи точь-в-точь похожие.

– Дак, может, их не двое, а всего один был? – с мрачной подковыркой изрек морщинистый понятой.

«Одуванчик» живо повернулся к нему:

– Как всего один?

– А так, Миха, что от медовухи у тебя в глазах задвоило.

– Ничего подобного! Это ты, Васеня привык употреблять напитки, от которых один глаз – на Кавказ, а другой – на Север. Медовуха же главным образом по ногам бьет. Иногда прытко вскочишь из-за стола, а ноги в коленках – фиг!.. Подкашиваются, язва их подери, будто ватные.

– Что привело тех парней на пасеку? – возвращая рассказчика к прежней теме, спросил Бирюков.