Посмертные записки Пикквикского клуба

Основываясь на записках мистера Пикквика, мы обязаны здесь довести до сведения читателей, что мистер Топман вообще обнаружил в настоящем случае гораздо более проницательности и благоразумия, чем мистер Винкель, что, впрочем, отнюдь не может относиться к унижению достоинств этого последнего джентльмена. Мистер Винкель исследовал полевое искусство со всех сторон и справедливо заслужил в этом отношении громкую известность; но мистер Пикквик правильно замечает, что теория и практика — две вещи совершенно разные и нередко даже противоречащие одна другой. Дознано с незапамятных времен продолжительным рядом веков, что многие отличные философы, яркие светила мудрости на ее теоретическом горизонте, оказывались совершенно неспособными для практической жизни.

Процесс мистера Топмана, подобно многим возвышенным открытиям, был сам в себе чрезвычайно прост и ясен. С быстротой и проницательностью гениального человека, он вдруг понял и сообразил, что надобно в настоящем случае держаться двух существенных пунктов: должно, во-первых, палить таким образом, чтобы не сделать вреда своим собственным костям, и во-вторых, палить так, чтобы не было никакой опасности для присутствующих. При соблюдении этих двух условий, остается только зажмурить глаза как можно крепче и выпалить на воздух.

Случилось однажды, что мистер Топман, после успешного выполнения всех этих условий, открыл глаза и увидел в воздухе застреленную куропатку, падавшую на землю. При этом он уже хотел принести обычное поздравление мистеру Уардлю, как вдруг этот джентльмен, подбежав к нему, с жаром схватил его руку.

— Это вы, Топман, подстрелили? — вскричал мистер Уардль.

— Нет, — сказал мистер Топман, — нет!

— Не запирайтесь, Топман, вы… вы… я видел собственными глазами, я наблюдал, как вы метили, и могу вас уверить, лучший охотник в мире не обнаружит высшего искусства. А я, скажите пожалуйста, воображал, что вы совершенный новичок в этом деле. Нет, Топман, теперь меня не проведете.

Напрасно мистер Топман протестовал с улыбкой самоотвержения, что он не брал ружья в руки до этой поры: эта самая улыбка служила, некоторым образом, обличением в притворстве. С этой минуты слава мистера Топмана утвердилась на прочном основании раз и навсегда.

Нам известно из достоверных источников, что многие блестящие славы в этом подлунном мире приобретаются с такой же легкостью, с какой мистер Топман, зажмурив глаза, подстрелил легкомысленную куропатку. Это в скобках.

Между тем мистер Винкель надувался, пыхтел и кряхтел, не отличившись за все время ни одним знаменитым подвигом, достойным внесения в памятную книгу. Заряды его иной раз летели к облакам без всякой определенной цели, и в другой — направлялись по низменным пространствам, подвергая опасности жизнь двух легавых собак. Как фантастическая стрельба, подчиненная порывам поэтического вдохновения, его манера стрелять была, конечно, интересна и в высшей степени разнообразна, но во всяком случае не имела никакой важности, как занятие, обращенное на предмет житейский. Пуля, говорят, виноватого находит всегда, и это едва ли не аксиома в стратегическом искусстве. Принимая в соображение это обстоятельство, мы невольно придем к заключению, что куропатки, в которых метил мистер Винкель, ни в чем не провинились перед его особой.

— Ну что, — сказал мистер Уардль, подходя к миниатюрной тележке и отирая пот со своего веселого чела, — жаркий день, а?

— Да, да, — сказал мистер Пикквик, — солнце прожигает насквозь даже меня. Не понимаю, как вы переносите этот зной.

— Жарко, нечего сказать. Теперь, я думаю, уж первый час. — Видите вы этот зеленый холм?

— Вижу.

— Там мы станем закусывать, и вон уж, кажется, мальчишка притащил корзину. Аккуратен, пострел, как часовая стрелка.

— Славный парень, — сказал мистер Пикквик с радостным лицом. — Я подарю ему шиллинг. Ну, Самуэль, пошевеливайтесь.

— Держитесь крепче, — отвечал мистер Уэллер, обрадованный перспективой угощения. — Прочь с дороги, кожаный чертенок. «Если ты ценишь во что-нибудь мою драгоценную жизнь, не опрокидывай меня, болван», как говорил своему кучеру один джентльмен, когда везли его в Тайберн⁵.

И, ускорив свой бег до лошадиной рыси, мистер Уэллер мигом привез своего господина на зеленый холм, где стояла красивая корзинка, которую он и начал развязывать с величайшей поспешностью.

— Пирог с телятиной, — сказал мистер Уэллер, рассуждая сам с собой при разгружении корзинки. — Хорошая вещь — этот пирог с телятиной, если леди, которая готовила его, знает, что это не кошка; а я уверен, что знает. Оно и то сказать, теленок почти все то же, что котенок, и сами пирожники иной раз не видят тут ни малейшей разницы.

— Вы это откуда знаете? — спросил мистер Пикквик.