Посмертные записки Пикквикского клуба

С этими словами аптекарь принял самую комфортабельную позу, и веселое лицо его выразило совершеннейшую преданность судьбе.

Поведение аптекаря поразило глубочайшим ужасом чувствительную душу мистера Пикквика, и он уже собирался предложить по этому поводу несколько интересных замечаний, как вдруг внимание его было отвлечено другим, более назидательным предметом. По всей палате раздался смутный говор, возвестивший о прибытии миссис Бардль. Сопровождаемая и поддерживаемая приятельницей своею, миссис Клоппинс, интересная вдовица, склонив голову и потупив глаза, выступала медленно и неровными шагами на середину залы, и адвокаты приготовили ей место на противоположном конце той самой скамейки, где сидел мистер Пикквик. Мистер Додсон и мистер Фогг немедленно распустили над ее головой огромный зеленый зонтик, чтоб укрыть свою прекрасную клиентку от взоров нескромной толпы. Затем появилась миссис Сандерс, ведя под руку юного Бардля. При взгляде на возлюбленного сына миссис Бардль затрепетала, испустила пронзительный крик и облобызала его с неистовым выражением материнской любви, после чего с нею сделался глубокий обморок. Добрые приятельницы мало-помалу привели ее в чувство, и миссис Бардль, бросая вокруг себя отуманенные взоры, спросила голосом слабым и дрожащим, куда ее привели и где она сидит. В ответ на это миссис Клоппинс и миссис Сандерс, оглядываясь во все стороны, пролили горючие потоки слез, между тем как Додсон и Фогг умоляли ее успокоиться ради самого неба. Сержант Бузфуц крепко вытер свои глаза большим белым платком и бросил искрометный взгляд на всех присяжных. Вице-президент тоже, казалось, был расстроган до глубины души, и многие из посторонних зрителей проливали самые искренние слезы.

— Мастерская обстановка, почтеннейший! — шепнул Перкер мистеру Пикквику. — Додсон и Фогг повели отлично свое дело…

Когда Перкер говорил, миссис Бардль начала мало-помалу приходить в себя, между тем как приятельница ее миссис Клоппинс, после тщательного обозрения пуговиц юного Бардля, поставила его на полу, спиной к матери и лицом к президентской кафедре, чтобы таким образом он удобнее мог пробудить чувства соболезнования и симпатии в сердцах присяжных и судей. Этот маневр сопровождался, однако ж, значительными затруднениями и упрямством со стороны неопытного сына вдовицы: невинный младенец вообразил в простоте сердечной, что поставить его пред глазами грозного судьи значило — подвергнуть его заморской ссылке на вечные времена за преступление неизвестного рода. Поэтому он долго плакал и кривлялся, прежде чем, при содействии господ Додсона и Фогга, удалось сообщить правильную позицию его организму.

— Бардль и Пикквик, — провозгласил наконец джентльмен в черном костюме, вооруженный теперь огромным листом бумаги.

— Милорд, я имею честь быть защитником вдовы, — сказал мистер сержант Бузфуц.

— Кто будет вашим ассистентом, брат Бузфуц? — спросил судья.

При этом вопросе мистер Скимпин поклонился и выступил вперед, давая таким образом уразуметь, что он имеет честь быть ассистентом мистера сержанта Бузфуца.

— Я защитник ответчика, милорд, — сказал мистер сержант Сноббин.

— Кто ваш ассистент, брат Сноббин?

— Мистер Функи, милорд.

— Сержант Бузфуц и мистер Скимпин защищают истца, — проговорил судья, записывая имена их в свою книгу. — Ответчика защищают сержант Сноббин и мистер Мунки.

— Прошу извинить, милорд, — Функи.

— Очень хорошо, — сказал судья: — я никогда не имел удовольствия слышать фамилию этого джентльмена.

Здесь мистер Функи поклонился и улыбнулся; судья тоже поклонился и улыбнулся; и потом мистер Функи, раскрасневшись до самых ушей, старался принять на себя по возможности спокойный и беззаботный вид.

— Продолжайте, — сказал судья.

Еще раз блюстители палатского благочиния прокричали по всей зале: «Тише! Тише!» Мистер Скимпин взял бумагу, обратился к присяжным и в буквальном смысле промурлыкал перед ними экстракт, где в коротких словах изложена была сущность всего процесса. Присяжные буквально не услышали ни одного слова, и содержание процесса теперь, как прежде, осталось для них таинственной загадкой.

С величайшим достоинством и важностью сержант Бузфуц поднялся со своей скамейки, переговорил с мистером Додсоном, пошептался с мистером Фоггом, накинул на плечи свою судейскую мантию, поправил свой парик и твердыми ногами взошел на кафедру для произнесения своей речи в назидание присяжных. Приступ речи был обыкновенный.