Посмертные записки Пикквикского клуба

— Милостивые государи, — начал сержант Бузфуц, — с той поры, как началась моя служебная деятельность, и вплоть до настоящей минуты я еще ни разу не всходил на эту кафедру с теми чувствами глубочайшего волнения, которые теперь проникают весь мой организм при мысли об ужасной ответственности за дело, добровольно принятое мною под свою защиту. Несмотря на совершеннейшую уверенность в правоте этого дела, я бы никогда, однако ж, не решился защищать его публично, если бы заранее глубоко не был убежден, что вы, господа присяжные, при своей обычной проницательности и светлом уме, легко изволите усмотреть невинность моей клиентки и будете, вероятно, так же, как и я, сочувствовать ее душевным скорбям и безотрадному положению, в какое поставила ее судьба, олицетворенная на этот раз в жалком образе закоснелой безнравственности и порока.

Присяжные переглянулись с видимым удовольствием друг на друга, и каждый из них почувствовал в эту минуту удивительную светлость в своем уме и необычайную проницательность в своем мозгу.

— Вы уже слышали, милостивые государи, от моего ученого друга, — продолжал сержант Бузфуц, зная очень хорошо, что присяжные физически не могли расслышать ни одного слова из уст его ученого друга; — вы уже слышали, милостивые государи, от моего ученого друга, что дело, в настоящем случае, идет о нарушении обещания вступить в законное супружество, при чем правая сторона требует неустойки в тысячу пятьсот фунтов стерлингов британской монеты. Но вы не могли слышать от моего ученого друга, в чем состоят факты и дальнейшие подробности этого дела. Эти-то факты, милостивые государи, и эти-то дальнейшие подробности я и обязан, по долгу своего призвания, изложить перед вами.

— Клиентка моя — вдова… да, милостивые государи, моя клиентка — вдова. Покойный мистер Бардль, служивший с честью и славой своему отечеству при сборе таможенной пошлины и наслаждавшийся несколько лет безмятежными удовольствиями счастливого супружества, почти незаметно отлетел от этой жизни в другой, лучший мир, искать того успокоения, которого не могла доставить ему британская таможня.

При этом патетическом описании кончины мистера Бардля, которому незадолго до переселения его в лучший мир проломили голову медной кружкой в одной харчевне, голос ученого сержанта задрожал, колебался, и он продолжал с величайшим волнением:

— Незадолго до своей смерти мистер Бардль напечатлел свой образ и совершеннейшее подобие на этом невинном отроке, которого вы видите, милостивые государи. С этим невинным младенцем, единственным залогом и наследием от покойного супруга, миссис Бардль отступила от житейских треволнений и удалилась в тихую Гозуэлльскую улицу, чтобы безмятежно предаваться своей грусти. Здесь-то, милостивые государи, на одном из окон своего домика она прибила билетик с простой надписью, начертанной ее собственной рукой: «Отдаются комнаты внаймы с мебелью и со всеми удобствами для холостого джентльмена. О цене спросить хозяйку».

Здесь сержант Бузфуц приостановился. Некоторые из присяжных сочли нужным внести этот документ в свои книги.

— От какого числа был этот билетик? — спросил один из присяжных.