Посмертные записки Пикквикского клуба

— Видел всех. Завтра будут здесь, и мне показалось очень странным, что никто из них не захотел прийти сегодня, — отвечал Самуэль.

— Привезли вы мои вещи?

В ответ на это мистер Уэллер указал на различные пачки и узлы, аккуратно расположенные в углу комнаты.

— Очень хорошо, Самуэль, — сказал мистер Пикквик после некоторого колебания, — теперь выслушайте, мой друг, что я намерен сказать вам.

— Слушаю. Извольте говорить.

— Я думал с самого начала и совершенно убедился, Самуэль, — начал мистер Пикквик с великой торжественностью, — что здесь не место быть молодому человеку.

— Да и старому тоже, — заметил мистер Уэллер.

— Правда ваша, Самуэль, — сказал мистер Пикквик, — но старики иногда заходят сюда, вследствие своего собственного упрямства, а молодые люди могут быть приведены в это место неизвинительным эгоизмом, то есть самолюбием тех, кому они служат. Этим-то молодым людям, думаю я, неприлично оставаться здесь. Понимаете ли вы меня, Самуэль?

— Нет, сэр, не могу взять в толк, — отвечал мистер Уэллер.

— Попробуйте понять.

— Мудреная задача, сэр, — сказал Самуэль после кратковременной паузы, — но если я смекаю малую толику, на что вы метите, то, по моему рассуждению, сэр, вы метите не в бровь, а в самый глаз, как ворчал однажды извозчик, когда снегом залепило ему всю рожу.

— Я вижу, вы понимаете меня, мой друг, — сказал мистер Пикквик. — Во-первых, вам никак не следует проводить в праздности свои лучшие годы; а во-вторых, должнику, посаженному в тюрьму, было бы до крайности нелепо держать при себе слугу. Самуэль, — заключил мистер Пикквик, — на время вы должны оставить меня.

— На время, сэр? Так-с, смекаем, — сказал мистер Уэллер довольно саркастическим тоном.

— Да, на то время, как я останусь здесь, — продолжал мистер Пикквик. — Жалованье вы будете получать от меня по-прежнему. Кто-нибудь из моих друзей, вероятно, с удовольствием возьмет вас, хоть бы из уважения ко мне. И если я когда-либо отсюда выйду, Самуэль, — добавил мистер Пикквик с притворной веселостью, — даю вам честное слово, что вы немедленно опять воротитесь ко мне.

— Насчет этой материи, сэр, у меня имеется в виду одно-единственное рассуждение, — сказал мистер Уэллер важным и торжественным тоном. — Не вам бы об этом говорить, и не мне бы слушать. Перестанем об этом толковать, и дело в шляпе.

— Нет, Самуэль, я не шучу, и намерение мое неизменно, — сказал мистер Пикквик.

— Так вы не шутите, сэр? Не шутите? — спросил мистер Уэллер твердым и решительным тоном.

— Нет, Самуэль.

— Очень хорошо-с: и я не стану шутить. Счастливо оставаться.

С этими словами мистер Уэллер надел шляпу и поспешно вышел из комнаты своего господина.

— Самуэль! — закричал вдогонку мистер Пикквик. — Самуэль!

Но в длинной галерее уже не раздавалось эхо от шагов, и Самуэль Уэллер исчез.

Глава XLIII. Объясняющая, каким образом мистер Самуэль Уэллер попал в затруднительное положение

В Линкольнской палате, что на Португальской улице, есть высокая комната, дурно освещенная и еще хуже проветренная, и в этой комнате почти круглый год заседают один, два, три или, смотря по обстоятельствам, четыре джентльмена в париках, и перед каждым из этих джентльменов стоит письменная конторка, сооруженная по образцу и подобию тех, которые обыкновенно употребляются в английских присутственных местах, за исключением разве французской полировки. По правую сторону от этих господ находится ложа для адвокатов: по левую сторону — отгороженное место для несостоятельных должников, и прямо перед их конторками стоит обыкновенно более или менее значительная коллекция неумытых физиономий и нечесаных голов. Эти джентльмены — комиссионеры Коммерческого банкротского суда, и место, где они заседают, есть сам Коммерческий банкротский суд.

По воле прихотливой судьбы, этот знаменитый суд с незапамятных времен был, есть и, вероятно, будет общим притоном праздношатающегося лондонского оборванного люда, который каждый день находит здесь свое утешение и отраду. Он всегда полон. Пары пива и спиртных напитков возносятся к потолку от раннего утра до позднего вечера и, сгущаясь от жара, скатываются дождеобразно на все четыре стены. В один приход вы увидите здесь больше штук старого платья, чем в целый год в Толкучем рынке, и ни одна цирюльня столицы не в состоянии представить такой богатой коллекции щетинистых бород, какую встретите в этой оригинальной ассамблее.