Посмертные записки Пикквикского клуба

— И он действительно сказал это? — спросил мистер Уэллер.

— Действительно, — отвечал мистер Пелль.

— Ну, так парламент мог бы его за это словцо притянуть к суду, — заметил мистер Уэллер. — И проболтайся таким манером наш брат извозчик, вышла бы, я полагаю, такая кутерьма, что просто — наше почтение!

— Но ведь вы забываете, почтеннейший, — возразил мистер Пелль, — что все это произнесено было по доверенности, то есть под секретом.

— Под чем? — спросил мистер Уэллер.

— Под секретом.

— Ну, это другая статья, — сказал мистер Уэллер после минутного размышления: — если он проклял себя по доверенности, под секретом, так нечего об этом и распространяться.

— Разумеется, нечего, — сказал мистер Пелль. — Разница очевидная, вы понимаете.

— Это сообщает делу другой оборот, — сказал мистер Уэллер. — Продолжайте, сэр.

— Нет, сэр, я не намерен продолжать, — отвечал мистер Пелль глубокомысленным тоном. — Вы мне напомнили, сэр, что этот разговор происходил между нами по доверенности, с глазу на глаз, и, стало быть… — Я должностной человек, господа. Статься может, что меня уважают за мою профессию, а статься может, и нет. Другим это лучше известно. Я не скажу ничего. Уста мои безмолвствуют, милостивые государи, и язык прилипает к гортани моей. Уж и без того в палате сделаны были замечания, оскорбительные для репутации благородного моего друга. Прошу извинить меня, господа: я был неосторожен. Вижу теперь, что я не имел никакого права произносить здесь имя этого великого человека. Вы, сэр, возвратили меня к моему долгу. Благодарю вас, сэр.

Разгрузившись таким образом этими сентенциями, мистер Пелль засунул руки в карманы и, сердито нахмурив брови, зазвенел с ужасной решимостью тремя или четырьмя медными монетами.

И лишь только он принял эту благонамеренную решимость, как в комнату вбежал мальчик с синим мешком и сказал, что дело сейчас будет пущено в ход. При этом известии вся компания немедленно бросилась на улицу и принялась пробивать себе дорогу в суд: эта предварительная церемония, в обыкновенных случаях, могла совершиться не иначе как в двадцать или тридцать минут.

Мистер Уэллер, мужчина толстый и тяжелый, бросился в толпу и, зажмурив глаза, принялся с отчаянными усилиями прочищать себе путь направо и налево. Усилия его были безуспешны: какой-то мужчина, которому он неосторожно наступил на ногу, нахлобучил шляпу на его глаза и решительно загородил ему дорогу. Но этот джентльмен, по-видимому, тотчас же раскаялся в своем опрометчивом поступке; из уст его вырвалось какое-то невнятное восклицание, и затем, схватив почтенного старца за руку, он быстро притащил его в галерею коммерческого суда.

— Ты ли это, Сэмми? — воскликнул, наконец, мистер Уэллер, бросая нежный взор на своего нечаянного руководителя.

Самуэль поклонился.

— Ах ты, детище мое беспутное! — продолжал мистер Уэллер. — Мог ли я думать и гадать, что собственный сын, на старости лет, задаст мне нахлобучку?

— A как мне было узнать тебя, старичина, в этих демонских тисках? — возразил Самуэль. — Неужто думаешь ты, что, кроме тебя, никто не мог придавить мне ногу таким манером?

— И то правда, друг мой Сэмми, — отвечал разнеженный старик, — ты всегда был кротким и послушным сыном. За каким только дьяволом ты пришел сюда, желал бы я знать? Старшине твоему тут нечего делать. Коммерческие дела не по его части, Сэмми. Резолюции тут и протоколы пишутся для нашего брата.

И мистер Уэллер тряхнул головой с великой торжественностью.

— Что это за старый хрыч! — воскликнул Самуэль. — Только у него и на уме, что резолюции да протоколы. Кто тебе сказал, что мой старшина в этом суде? Уж, разумеется, ему нет дела до ваших резолюций.

Мистер Уэллер не произнес ответа, но опять покачал головой совершенно ученым образом.

— Полно раскачивать своим кузовом-то, старый петушище, — сказал Самуэль запальчивым тоном, — будь рассудительнее, дедушка. Я вот вчера вечером путешествовал в твое логовище у «Маркиза Гренби».

— Ну что, видел ты мачеху, Сэмми? — спросил мистер Уэллер, испустив глубокий вздох.

— Видел, — отвечал Самуэль.

— Как ты ее нашел?

— Да так себе: она, кажется, повадилась у тебя прихлебывать по вечерам анисовый пунш вместо микстуры. Несдобровать ей, старичина.

— Ты думаешь?

— Совершенно уверен в этом.

Мистер Уэллер схватил руку своего сына, пожал ее и стремительно оттолкнул от себя. При этом на лице его отпечатлелось выражение не отчаяния и скорби, но что-то весьма близкое к приятной и отрадной надежде. Луч тихой радости постепенно озарил всю его физиономию, когда он произносил следующие слова:

— Право, Самуэль, я не знаю, как пойдут вперед все эти дела, но думать надобно, что авось как-нибудь выйдет приключен… горестное приключение, друг мой Сэмми. Ведь ты помнишь этого жирного толстяка?

— Пастыря, что ходит к твоей сожительнице? Не забуду до гробовой доски.

— Так вот, у него, друг мой Сэмми… как бы это в добрый час молвить, в худой помолчать… у него, видишь ли, зудит печенка и завалы в обоих боках.

— Стало быть, он очень нездоров? — спросил Самуэль.