За ужином ни с чьей стороны не обнаружилось попыток завязать общий разговор. Старая леди пошла спать; Изабелла Уардль посвятила себя исключительному вниманию мистера Трунделя; незамужняя тетушка была вся сосредоточена на своем любезном Треси; мысли Эмилии Уардль были, казалось, обращены на какой-то отдаленный предмет — вероятно, на отсутствующего Снодграса.
Одиннадцать, двенадцать, час за полночь — джентльменов нет как нет. Беспокойство изобразилось на всех лицах. Неужели их остановили и ограбили среди дороги? Не послать ли людей с фонарями в те места, где им следует возвращаться домой? Или, пожалуй, чего доброго… Чу! Вот они. Отчего они так запоздали? Чу — какой-то странный голос! Чей бы это?
Все маленькое общество высыпало в кухню, куда воротились запоздалые гуляки. Один взгляд на них объяснил весьма удовлетворительно настоящее положение вещей.
Мистер Пикквик, засунув в карманы обе руки и нахлобучив шляпу на свой левый глаз, стоял, облокотившись спиной о буфет, потряхивая головой на все четыре стороны, и по лицу его быстро скользили одна за другой самые благосклонные улыбки, не направленные ни на какой определенный предмет и не вызванные никаким определенным обстоятельством или причиной. Старик Уардль, красный как жареный гусь, неистово пожимал руку незнакомого джентльмена и еще неистовее клялся ему в вечной дружбе. Мистер Винкель, прислонившись спиной к стене, произносил весьма слабые заклинания на голову того, кто бы осмелился напомнить ему о позднем часе ночи. Мистер Снодграс погрузился в кресла, и физиономия его в каждой черте выражала самые отчаянные бедствия, какие только может придумать пылкая фантазия несчастного поэта.
— Что с вами, господа? — спросили в один голос изумленные леди.
— Ни-чег-гго, — отвечал мистер Пикквик. — Мы все… благо… получны. Я говорю, Уардль, мы все благополучны: так, что ли?
— Разумеется, — отвечал веселый хозяин. — Милые мои, вот вам друг мой, мистер Джингль, друг мистера Пикквика. Прошу его любить и жаловать: он будет у нас гостить.
— Не случилось ли чего с мистером Снодграсом? — спросила Эмилия беспокойным тоном.
— Ничего, сударыня, ничего, — отвечал незнакомый джентльмен. — Обед и вечер после крикета… веселая молодежь… превосходные песни… старый портер… кларет… чудесное вино, сударыня… вино.
— Врешь ты, шарамыжник, — возразил прерывающимся голосом мистер Снодграс. — Какое там вино? Никакого, черт вас побери. Семга — вот в чем штука!
— Не пора ли им спать, тетушка? — спросила Эмилия. — Люди могут отнести их в спальню: по два человека на каждого джентльмена.
— Я не хочу спать, — проговорил мистер Винкель довольно решительным тоном.
— Ни одной живой души не припущу к себе, — возгласил мистер Пикквик, и при этом лучезарная улыбка снова озарила его красное лицо.
— Ура! — воскликнул мистер Винкель.
— Ур-р-ра! — подхватил мистер Пикквик, снимая свою шляпу и бросая на пол, при чем его очки также упали на середину кухни.
При этом подвиге он окинул собрание торжествующим взором и захохотал от чистейшего сердца.
— Давайте еще бутылку вина! — вскричал мистер Винкель, постепенно понижая свой голос от самой верхней до самой низшей ноты.
Его голова опрокинулась на грудь, и он продолжал бормотать бессвязные звуки, обнаруживая между прочим зверское раскаяние, что поутру не удалось ему отправить на тот свет старикашку Топмана. Наконец он заснул, и в этом положении два дюжих парня, под личным надзором жирного детины, отнесли его наверх. Через несколько минут мистер Снодграс вверил также свою собственную особу покровительству Джо. Мистер Пикквик благоволил принять протянутую руку мистера Топмана и спокойно выплыл из кухни, улыбаясь под конец самым любезным образом. Наконец и сам хозяин, после немого и трогательного прощания со своими дочерьми, возложил на мистера Трунделя высокую честь проводить себя наверх; он отправился из кухни, заливаясь горючими слезами, как будто спальня была для него местом заточения и ссылки.
— Какая поразительная сцена! — воскликнула незамужняя тетушка.
— Ужасно, ужасно! — подтвердили молодые девицы.
— Ничего ужаснее не видывал, — сказал мистер Джингль серьезным тоном. — На его долю пришлось двумя бутылками больше против каждого из его товарищей. — Зрелище страшное, сударыня, да!
— Какой любезный молодой человек! — шепнула незамужняя тетушка на ухо Топману.
— И очень недурен собой! — заметила втихомолку Эмилия Уардль.
— О, да, очень недурен, — подтвердила незамужняя тетушка.