Посмертные записки Пиквикского клуба

— А впрочем, — продолжал Сэм, со вздохом пряча письмо в карман, — сделанного не переделаешь, как сказала старая леди, выйдя замуж за лакея. Теперь уж не исправишь дела, — не правда ли, Мэри?

Мэри покачала головой и тоже вздохнула.

— Придется попросить отпуск у командира, — сказал Сэм.

Мэри еще раз вздохнула. Письмо было такое трогательное.

— До свиданья, — сказал Сэм.

— До свиданья, — отозвалась хорошенькая служанка и отвернулась.

— Позвольте пожать вашу ручку, — сказал Сэм.

Мэри протянула руку — очень маленькую, хотя это и была рука горничной, — и встала, собираясь уйти.

— Я скоро вернусь, — проговорил Сэм.

— Вы всегда в разъездах, — сказала Мэри, чуть заметно качнув головой. — Не успеете приехать и опять уезжаете.

Мистер Уэллер привлек к себе красавицу и начал ей что-то нашептывать. Через минуту она повернулась и нему и соблаговолила на него взглянуть. Когда они расстались, оказалось, что ей необходимо зайти в свою комнату и поправить чепчик и локоны, раньше чем явиться к хозяйке. Поднимаясь по лестнице, чтобы совершить эту предварительную процедуру, она кивала Сэму через перила и расточала ему улыбки.

— Я вернусь не позже чем через два дня, сэр, — сказал Сэм, сообщив мистеру Пиквику о несчастье, постигшем его отца.

— Оставайтесь, сколько понадобится, Сэм, — отвечал мистер Пиквик, — я вам разрешаю.

Сэм поклонился.

— Скажите отцу, Сэм, что, если я могу быть чем-нибудь полезен, я с величайшей готовностью сделаю для него все, что в моих силах.

— Благодарю вас, сэр, — отвечал Сэм. — Я передам.

И, заверив друг друга во взаимном расположении, хозяин и слуга расстались.

Было ровно семь часов, когда Сэмюел Уэллер, спустившись с козел пассажирской кареты, проезжавшей через Доркинг, очутился на расстоянии нескольких сот ярдов от "Маркиза Гренби". Был холодный, пасмурный вечер, маленькая улица производила гнетущее впечатление, а красная физиономия благородного и доблестного Маркиза, качавшегося и скрипевшего на ветру, казалась еще более печальной и меланхолической, чем обычно. Шторы были опущены и ставни прикрыты. Никого не виднелось у входа, где всегда собирались гуляки. Было тихо и безлюдно.

Не встретив никого, к кому бы он мог обратиться за сведениями, Сэм не спеша вошел в дом; оглянувшись, он тотчас заметил своего родителя.

Вдовец сидел за круглым столиком в комнате за буфетной и курил трубку, пристально глядя на огонь. Похороны состоялись, по-видимому, сегодня, ибо к его шляпе, которую он почему-то не снял, была прикреплена лента длиной ярда в полтора, небрежно переброшенная через спинку стула и спускавшаяся до полу. Мистер Уэллер был погружен в свои мысли и настроен созерцательно, ибо, несмотря на то, что Сэм окликнул его несколько раз, он продолжал курить все так же задумчиво и спокойно и очнулся только тогда, когда сын положил руку ему на плечо.

— Сэмми, — сказал мистер Уэллер, — добро пожаловать.

— Я несколько раз вас окликал, а вы не слыхали, — сообщил Сэм, вешая шляпу на гвоздь.

— Совершенно верно, Сэмми, — отозвался мистер Уэллер, снова устремив задумчивый взгляд на огонь, — я был в мечтательности, Сэмми.

— В чем? — осведомился Сэм, подсаживаясь к камину.

— В мечтательности, Сэмми, — повторил мистер Уэллер-старший. — Я думал о ней, Сэмивел.

Тут мистер Уэллер мотнул головой в сторону Доркингского кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер.

— Я вот о чем думал, Сэмми, — продолжал мистер Уэллер, с большой серьезностью взирая на сына поверх своей трубки, словно заверяя его, что, каким бы удивительным и невероятным ни показалось такое признание, оно тем не менее высказано спокойно и обдуманно. — Я вот о чем думал, Сэмми: в общем, мне очень жаль что она померла.

— Ну что ж, так оно и должно быть, — отозвался Сэм.

Мистер Уэллер кивнул в знак согласия и, снова уставившись на огонь, скрылся в облаке табачного дыма и глубоко задумался.

— Очень разумные слова она мне сказала, Сэмми, — произнес мистер Уэллер после долгого молчания, отгоняя дым рукой.

— Какие слова? — полюбопытствовал Сэм.

— Которые она говорила, когда расхворалась, — отвечал старый джентльмен.

— Что же она говорила?