– А впрочем, – продолжал Сэм, со вздохом пряча письмо в карман, – сделанного не переделаешь, как сказала старая леди, выйдя замуж за лакея. Теперь уж не исправишь дела, – не правда ли, Мэри?
Мэри покачала головой и тоже вздохнула.
– Придется попросить отпуск у командира, – сказал Сэм.
Мэри еще раз вздохнула. Письмо было такое трогательное.
– До свиданья, – сказал Сэм.
– До свиданья, – отозвалась хорошенькая служанка и отвернулась.
– Позвольте пожать вашу ручку, – сказал Сэм.
Мэри протянула руку – очень маленькую, хотя это и была рука горничной, – и встала, собираясь уйти.
– Я скоро вернусь, – проговорил Сэм.
– Вы всегда в разъездах, – сказала Мэри, чуть заметно качнув головой. – Не успеете приехать и опять уезжаете.
Мистер Уэллер привлек к себе красавицу и начал ей что-то нашептывать. Через минуту она повернулась к нему и соблаговолила на него взглянуть. Когда они расстались, оказалось, что ей необходимо зайти в свою комнату и поправить чепчик и локоны, раньше чем явиться к хозяйке. Поднимаясь по лестнице, чтобы совершить эту предварительную процедуру, она кивала Сэму через перила и расточала ему улыбки.
– Я вернусь не позже чем через два дня, сэр, – сказал Сэм, сообщив мистеру Пиквику о несчастье, постигшем его отца.
– Оставайтесь, сколько понадобится, Сэм, – отвечал мистер Пиквик, – я вам разрешаю.
Сэм поклонился.
– Скажите отцу, Сэм, что, если я могу быть чем-нибудь полезен, я с величайшей готовностью сделаю для него все, что в моих силах.
– Благодарю вас, сэр, – отвечал Сэм. – Я передам.
И, заверив друг друга во взаимном расположении, хозяин и слуга расстались.
Было ровно семь часов, когда Сэмюел Уэллер, спустившись с козел пассажирской кареты, проезжавшей через Доркинг, очутился на расстоянии нескольких сот ярдов от «Маркиза Гренби». Был холодный, пасмурный вечер, маленькая улица производила гнетущее впечатление, а красная физиономия благородного и доблестного Маркиза, качавшегося и скрипевшего на ветру, казалась еще более печальной и меланхолической, чем обычно. Шторы были опущены и ставни прикрыты. Никого не виднелось у входа, где всегда собирались гуляки. Было тихо и безлюдно.
Не встретив никого, к кому бы он мог обратиться за сведениями, Сэм не спеша вошел в дом; оглянувшись, он тотчас заметил своего родителя.
Вдовец сидел за круглым столиком в комнате за буфетной и курил трубку, пристально глядя на огонь. Похороны состоялись, по-видимому, сегодня, ибо к его шляпе, которую он почему-то не снял, была прикреплена лента длиной ярда в полтора, небрежно переброшенная через спинку стула и спускавшаяся до полу. Мистер Уэллер был погружен в свои мысли и настроен созерцательно, ибо, несмотря на то что Сэм окликнул его несколько раз, он продолжал курить все так же задумчиво и спокойно и очнулся только тогда, когда сын положил ему руку на плечо.
– Сэмми, – сказал мистер Уэллер, – добро пожаловать.
– Я несколько раз вас окликал, а вы не слыхали, – сообщил Сэм, вешая шляпу на гвоздь.
– Совершенно верно, Сэмми, – отозвался мистер Уэллер, снова устремив задумчивый взгляд на огонь, – я был в мечтательности, Сэмми.
– В чем? – осведомился Сэм, подсаживаясь к камину.
– В мечтательности, Сэмми, – повторил мистер Уэллер-старший. – Я думал о ней, Сэмивел.
Тут мистер Уэллер мотнул головой в сторону Доркингского кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер.
– Я вот о чем думал, Сэмми, – продолжал мистер Уэллер, с большой серьезностью взирая на сына поверх своей трубки, словно заверяя его, что, каким бы удивительным и невероятным ни показалось такое признание, оно тем не менее высказано спокойно и обдуманно. – Я вот о чем думал, Сэмми: в общем, мне очень жаль, что она померла.
– Ну что ж, так оно и должно быть, – отозвался Сэм.
Мистер Уэллер кивнул в знак согласия и, снова уставившись на огонь, скрылся в облаке табачного дыма и глубоко задумался.
– Очень разумные слова она мне сказала, Сэмми, – произнес мистер Уэллер после долгого молчания, отгоняя дым рукой.
– Какие слова? – полюбопытствовал Сэм.
– Которые она говорила, когда расхворалась, – отвечал старый джентльмен.
– Что же она говорила?