— У меня также было приключение, — сказал, улыбаясь, мистер Уинкль, и на вопрос мистера Пиквика он ответил рассказом о злостной клевете «Итенсуиллского независимого» и последовавшем возмущении их друга, редактора.
Чело мистера Пиквика омрачалось по мере того, как рассказывал мистер Уинкль. Друзья заметили это, и когда мистер Уинкль кончил, наступило глубокое молчание. Мистер Пиквик выразительно ударил по столу кулаком и произнес следующее.
— Не удивительно ли, — сказал мистер Пиквик, — что мы не можем, по-видимому, войти ни в один дом, чтобы не навлечь на него какие-нибудь неприятности? Не свидетельствует ли, спрашиваю я, о нескромности или, что еще хуже, о порочности — да, я должен это сказать! — моих последователей то обстоятельство, что, под чьим бы кровом они ни поселились, они нарушают покой и благополучие какой-нибудь доверчивой женской души? Но явствует ли это, говорю я…
По всей вероятности, мистер Пиквик продолжал бы в таком тоне еще долго, если бы появление Сэма с письмом в руках не заставило его прервать поток красноречия. Он вытер лоб носовым платком, снял очки, протер их и снова надел; его голос вновь обрел обычную мягкость, когда он спросил:
— Что это у вас, Сэм?
— Только что был на почте и нашел это — вот письмо, оно лежит там уж два дня, — ответил мистер Уэллер. — Запечатано облаткой, и адрес написан крупным почерком.
— Не знаю этого почерка, — сказал мистер Пиквик, распечатывая письмо. — Боже милосердный! Что это? Должно быть, шутка, это… это… не может этого быть?
— Что случилось? — воскликнули все в один голос.
— Никто не умер? — спросил Уордль, встревоженный испуганным лицом мистера Пиквика.
Мистер Пиквик ничего не ответил: бросив письмо через стол и предложив мистеру Тапмену прочесть вслух, он откинулся на спинку кресла, — лицо его выражало такое бессмысленное удивление, что жутко было смотреть.
Мистер Тапмен дрожащим голосом прочел письмо следующего содержания:
«
Немое изумление, с каким каждый взирал на соседа и на мистера Пиквика, было столь выразительно, что, казалось, все боялись заговорить. В конце концов молчание было нарушено мистером Тапменом.
— Бардл и Пиквик, — сказал мистер Снодграсс раздумчиво.
— Покой и благополучие доверчивой женской души, — пробормотал мистер Уинкль с рассеянным видом.
— Это заговор! — сказал мистер Пиквик, когда к нему возвратился, наконец, дар речи. — Гнусный заговор этих двух жадных поверенных — Додсона и Фогга! Миссис Бардл никогда бы на это не пошла, это не в ее характере… И повода у нее нет. Какая нелепость!.. Какая нелепость!
— О ее характере, — сказал Уордль с улыбкой, — вы, конечно, судить можете. Я не хочу вас обескураживать, но должен сказать, что об ее притязаниях Додсон и Фогг судить могут лучше, чем любой из нас.
— Это подлая попытка вымогательства! — сказал мистер Пиквик.
— Надеюсь, что так, — отозвался Уордль, сухо покашливая.
— Слышал ли кто когда-нибудь, чтобы я говорил с ней иначе, чем полагается говорить жильцу с квартирной хозяйкой? — продолжал мистер Пиквик с подъемом. — Видел ли кто когда-нибудь меня с нею? Даже друзья мои, присутствующие здесь, никогда…
— Если не считать одного раза, — сказал мистер Тапмен.
Мистер Пиквик изменился в лице.
— Ну? — сказал Уордль. — Это важно. Надеюсь, ничего подозрительного не было?
Мистер Тапмен с опаской посмотрел на своего вождя.
— Ну, конечно, — сказал он, — ничего подозрительного. Но… заметьте, я не знаю, как это вышло… она несомненно была в его объятиях.
— Боже милосердный! — воскликнул мистер Пиквик, когда в уме его воскресло яркое воспоминание об этой сцене. — Какое ужасное стечение обстоятельств! Так и есть… так и есть.
— И наш друг ее утешал, — прибавил мистер Уинкль не без ехидства.
— Это правда, — сказал мистер Пиквик. — Не буду отрицать. Это правда.