Посмертный образ

— Как было сказано в одном похабном анекдоте на историческую тему, «моча герцога Орлеанского, почерк королевы», — заявил он без предисловий.

— А попроще нельзя?

— Можно и попроще. Адрес и фамилия отправителя всюду разные и всюду липовые, а почерк один и тот же.

— Чей?

— Ну, голубушка, это ты хватила, — засмеялся он. — Ты мне образцы дай для сравнения, а потом спрашивай.

В понедельник с утра Настя положила на свой рабочий стол корешки переводов и дневник Алины. Ее версия рушилась на глазах. Деньги Волошину посылала не Вазнис. А ведь такая соблазнительная была версия! Волошин чем-то шантажировал Алину, она решила от него откупиться, договорились, что он уедет, а она будет посылать ему деньги. Потом ему что-то не понравилось, может, сумма маленькой показалась, он вернулся… Может быть даже, это он убил Алину. Словом, если бы оказалось, что деньги посылала она, можно было бы отбросить нелепую фантазию на тему Смулова. И Настя вздохнула бы свободнее. Она никак не могла понять, что могло бы заставить режиссера убить Алину, и от этого казалась сама себе глупой выдумщицей.

За тупым разглядыванием корешков денежных переводов ее и застал Коротков.

— Чего грустишь, старушка? Опять обвал?

— Полный, — грустно подтвердила она. — Знаешь, я в глубине души, наверное, надеялась, что мои домыслы насчет Смулова не подтвердятся. Уж больно он… Не знаю даже, как сказать. Талантливый. Красивый. И причины для убийства нет. Во всяком случае, я ее не вижу.

— А что это он тебе написал?

— Где?

— Да вот же.

Он сделал несколько шагов от порога в сторону стола и наклонился, разглядывая прямоугольники плотной бумаги.

— Это же его почерк. Что за бумажки?

— Корешки переводов Волошину. Коля Селуянов привез из Красноярска. Погоди, погоди, Юрочка, ты уверен, что это рука Смулова?

— Очень похоже.

Он взял два корешка, поднес к самым глазам.

— Очень похоже, — повторил он задумчиво. — Я же отбирал у него объяснение в тот день, когда обнаружили труп Вазнис. Оно у Гмыри в деле лежит, можно отправить экспертам для сравнения. На глазок, конечно, ничего точно не скажешь, но вот эта петелька у букв «д» и «з» очень характерная, я на нее внимание обратил.

Настя быстро набрала номер Гмыри. Тот пообещал вынести постановление о производстве экспертизы и вместе с образцом текста, выполненным рукой Смулова, прислать с нарочным на Петровку.

— Ты свои бумажки в конверт подложишь — и тащи Светке Касьяновой, я ей позвоню, чтобы побыстрее сделала. Да не забудь дневничок туда же сунуть, я насчет Вазнис тоже вопрос поставлю экспертам, пусть посмотрят. Мало ли что. Может, это все-таки она переводы отправляла, а почерк меняла.

— И делала его похожим на почерк Смулова? — недоверчиво переспросила Настя.

— Вот сразу видно, что у тебя детей нет, — хохотнул в трубку следователь. — Закон жизни, знаешь какой? Кого любим, тому и подражаем. Особенно если не только любим, но и восхищаемся.

Настя положила трубку и включила кипятильник.

— Слушай, а у Гмыри есть дети? — спросила она Короткова.

— Пятеро. Он у нас отец-герой. А ты что, не знала? Он потому и ушел из розыска, говорил, что, если с ним что-нибудь случится, жене одной пятерых не поднять.

До конца дня Настя переделала кучу работы, помогая коллегам анализировать собранную по разным убийствам информацию, составляя схемы и просчитывая варианты. Она с ужасом думала о том, что двадцатое число миновало, а она так и не представила начальнику ежемесячную справку о совершенных в Москве убийствах и изнасилованиях. Составление таких справок уже несколько лет было ее обязанностью, и теперь на каждый звонок внутреннего телефона ее сердце отзывалось неприятным сбоем: а вдруг Гордеев вспомнил и сейчас потребует документ?

Конверт от Гмыри она получила около пяти часов и сразу же помчалась к экспертам искать Касьянову. Гмыря по-дружески назвал ее Светкой, но Касьянова на самом деле была вальяжной дамой средних лет, в волосах которой было много незакрашенной седины, а на лице, казалось, навечно застыло выражение брюзгливое и недовольное. Но внешность, к счастью, оказалась обманчивой, улыбалась Светлана Михайловна обаятельно, а хохотала оглушительно.

— Ох, Борька! — приговаривала она, быстро читая постановление. — Забрался на свою многодетную колокольню и считает теперь, что если у кого не пятеро детей, а только двое, то это люди свободные, как птицы в полете. Ладно, ладно, не вздрагивайте, у меня дети, в отличие от Борькиных, уже взрослые, за ними приглядывать не надо, я, между прочим, бабка уже. Вы ждать будете или до завтра потерпите?

— Буду ждать, сколько нужно, — горячо поблагодарила Настя. — У меня все равно работы еще много.