Посмотри мне в глаза!

Я не знал, что и сказать. Интересно, откуда ему известно, что я бросил учебу? Потом до меня дошло: наверно, мой собеседник заблаговременно кого-то обо мне расспросил.

– Вы всегда будете такой же неотъемлемой частью школы, как любой выпускник, – продолжал он. – Вас всегда будут здесь ждать с распростертыми объятиями.

Я чуть не прослезился.

С тех пор я зачастил на спортивные соревнования – посещал все матчи. Хотя я никогда не учился здесь по-настоящему и формально студентом Амхерста не был, но все равно большую часть своего образования я получил именно в этих стенах. Приятно было вернуться, очутиться среди знакомых лиц, – я возвратился домой.

Оказалось, быть всезнайкой необязательно. Если что, всегда можно спросить у других, и они ответят. Необязательно все подмечать: если я что-то упущу, друзья позаботятся обо мне и разъяснят необходимое. Внезапно меня осенило: «Вот какова жизнь нормальных людей!»

Я вступил в Спортивную Ассоциацию университета и начал финансово поддерживать школу. Свою родную школу. Дела у нашей команды пошли в гору. Теперь, когда я был в руководстве, в команду наняли нового тренера, и впервые команда начала выигрывать. Наконец-то прошлое утратило власть надо мной. Что бы дальше ни случилось с баскетбольной командой, будет она проигрывать или побеждать, я точно знал одно: я-то победил.

Глава 29 Жизнь как поезд

Я всегда обожал поезда. Как-то раз я повез шестилетнего Медведика на грузовой двор в Вест-Спрингфилд. Когда мы въехали на территорию двора, покрышки машины захрустели, – здесь все было засыпано серым гравием, в том числе и пространство между рельсами. Когда я был маленьким, отец возил меня сюда смотреть на поезда, и вот тридцать лет спустя я привез сюда своего сына. Когда мне было пять, отец позволял мне вести поезд на маленькой железной дороге в железнодорожном музее Филадельфии. Скоро я повезу туда Медведика.

Думаю, любовь к поездам, – это у нас семейное. Когда отец был маленьким и жил в Чикамуге, в штате Джорджия, дед водил его смотреть на паровозы, которые проходили мимо дедовой аптеки-закусочной. И вот прошло более полувека, и мы с Медведиком тоже смотрим на поезда и паровозы в Массачусетсе.

Медведик выглядывает в окно машины, изучая ряды товарных вагонов. Он ерзает и подпрыгивает на сиденье всем своим упитанным тельцем. На голове у него синяя полосатая кондукторская шапочка. Будь он собакой, сын бы сейчас махал хвостом от восторга и волнения.

Мы проехали сорок пять миль, чтобы полюбоваться на поезда, и теперь жаждали развлечений. Преодолев несколько рядов рельс, мы припарковались около будки смотрителя – старой деревянной хибары, которая от времени выцвела и посерела и стала того же цвета, что гравий у нас под ногами. Железнодорожный диспетчер внимательно посмотрел на нас сквозь грязное окно своей будки, и мы помахали ему. Из ржавой печной трубы валил маслянистый дым. Все вокруг было тусклым, грязным, покрытым слоем многолетней копоти, которую извергали дизельные моторы локомотивов, а локомотивы в те времена ходили двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году.

Грузовой двор этот был очень старый, его построили еще во времена паровозов, пятьдесят лет назад, поэтому под слоем копоти от дизельных моторов таился толстый слой старой доброй угольной пыли. Медведик у меня чистюля, и счастье, что он об этих слоях ничего не знал. Когда он подрос, у него проявилась наследственная навязчивая склонность все время маниакально мыть руки – та же компульсия, что и у отца, и у деда. Но даже в раннем детстве Медведик терпеть не мог, если пачкался сам или пачкал одежду. Я старался уберечь его от грязи, в том числе и на железной дороге.

– Пап, смотри! Эфки! – закричал Медведик, показывая на два длинных серебристых локомотива марки «ФП-40», которые виднелись на дальнем конце двора. Он выбрал пассажирский состав «Амтрак», который выделялся на фоне товарняков, заполнявших двор. Странно было видеть амтраковский поезд без дела и среди закопченного, запущенного, усыпанного мусором депо.

Мы подошли поближе, чтобы как следует рассмотреть поезд. Я как раз собирался перейти очередные рельсы, на которых тихо ржавело штук пятьдесят всеми позабытых товарных вагонов. И тут Медведик крикнул: «Стой!» В шесть лет он уже твердо знал: прежде чем переходить рельсы или дорогу, остановись и посмотри налево и направо. Мы с Медведиком внимательно осмотрелись, не движется ли какой из составов, быстро перепрыгнули рельсы и остановились возле валявшихся на земле пустых ампул – ночью сюда, в депо, забредали наркоманы.

– Смотри, Медведик, кто принимает наркотики – тот дуреет и попадает под поезд, – сказал я.

– Тогда на рельсах должны быть куски людей, а их нет, где же они? – спросил Медведик.

– Может, валяются где-нибудь дальше на рельсах – их поездом растащило, – ответил я.