– Еще один шанс, Колм, – сказала она, чувствуя, как теряет последние остатки гордости. – Дайте ей еще один шанс… пожалуйста. – Последнее слово далось ей с трудом. Она почти умоляла. А ведь Элизабет никогда не просила никого о помощи. – Я буду за ней приглядывать. Обещаю, что ни на минуту не спущу с нее глаз. Она исправится, обязательно. Ей просто нужно время, чтобы во всем разобраться. – Элизабет чувствовала, как дрожит ее голос. Ноги подкашивались.
В голосе Колма послышалась грусть.
– Все уже произошло. Мы не можем теперь ничего изменить.
– Каким будет наказание? – Она почувствовала подступающую дурноту.
– Все зависит от того, какой в этот день будет судья. Это ее первое нарушение, то есть ее первое
– Почему?
– Потому что, если она не оказывала сопротивления полиции и не создавала проблем, это могло бы что-то изменить, но опять же…
– Может, и нет, – озабоченно сказала Элизабет. – Ну и? Она оказывала сопротивление?
Колм весело рассмеялся:
– Потребовалось два человека, чтобы удержать ее.
– Черт, – выругалась Элизабет. – Кто ее арестовал? – Она снова начала грызть ноготь.
После некоторого молчания Колм сказал:
– Я.
От удивления она открыла рот. Колм всегда был очень мягок с ее сестрой. Он всегда защищал Сиршу. Элизабет просто онемела. Она была так взволнована, что прикусила язык и теперь чувствовала во рту вкус крови. Ей не хотелось, чтобы люди поставили на Сирше крест.
– Я сделаю все, что смогу, – сказал он. – Просто постарайся уберечь ее от неприятностей до слушания, которое состоится через несколько недель.
Элизабет вдруг поняла, что уже несколько секунд задерживает дыхание, и выдохнула:
– Спасибо.
Больше она ничего не могла сказать. Испытав большое облегчение, она, тем не менее, понимала, что это не победа. На сей раз никто не сможет защитить ее сестру, и той придется отвечать за свои поступки. Но как она присмотрит за Сиршей, когда даже не знает, где ее искать? Сирша не могла жить с ней и с Люком – она была слишком неуправляема, чтобы находиться рядом с ребенком, – а отец уже давным-давно выставил ее из дома.
– Я, пожалуй, пойду, – тихо сказал Колм и, надев кепку, побрел по выложенной булыжниками подъездной дороге.
Элизабет присела на крыльцо, пытаясь унять дрожь в коленях, и посмотрела на свою машину, покрытую грязными пятнами. Почему Сирша должна все портить? Почему все,
В доме зазвонил телефон. Элизабет медленно поднялась с крыльца, повернулась и пошла в дом. Когда она открыла дверь, звонки прекратились, и она увидела, что Люк сидит на лестнице, прижав трубку к уху. Она прислонилась к деревянному косяку и, скрестив руки на груди, наблюдала за ним. На ее лице появилась слабая улыбка. Он рос так быстро, а она чувствовала себя оторванной от этого процесса, как если бы он все делал без ее помощи, без того воспитания, которое она должна была ему дать, но которое дать не умела. Она знала, что ей не хватает некоего особого чувства (иногда она вообще не испытывала никаких чувств), и каждый день сокрушалась о том, что материнский инстинкт не появился у нее в момент подписания документов по опекунству. Когда Люк падал и разбивал коленку, ее немедленной реакцией было промыть рану и заклеить ее пластырем. Ей казалось, что этого достаточно и вовсе не обязательно танцевать с ним по комнате, чтобы он перестал плакать и пинать в наказание землю, как это делала Эдит.
– Привет, дедушка, – вежливо сказал Люк.
Он замолчал, слушая, что говорит на другом конце его дед.
– Я обедаю с Элизабет и моим новым лучшим другом Айвеном.
Пауза.
– Пицца с сыром и томатным соусом, но Айвен еще любит, чтобы сверху были оливки.
Пауза.
– Оливки, дедушка.
Пауза.
– Нет, не думаю, что оливки можно вырастить на ферме.
Пауза.
– О-лив-ки, – медленно произнес он по слогам.
Пауза.