Посмотри на неё

Мама и папа Табби не обсуждают. По крайней мере, они не говорят о ней, когда я нахожусь в зоне слышимости. У них наверняка есть что сказать. В тот день, когда Табби арестовали, мама и папа просто стояли, замерев, как электронные устройства, которые забыли зарядить. Лишь я проявила тогда эмоции в ответ на слезы Табби.

Да, она плакала. Люди оставляют комментарии онлайн о том, что она не выглядит грустной ни на одной из фотографий. «Безэмоциональная, – написал кто-то. – Она почти что робот. Конечно же, она его убила. Самая настоящая психопатка». Да что вы вообще о ней знаете? Вам правда нужно видеть ее слезы? Думаете, вы имеете на это право? Если так, то спросите себя, зачем вам это. Или вы думаете, что вода, которая польется из ее глаз, будет своего рода извинением?

Что она вам сделала? Вы хоть ее знаете или вам кажется, что знаете, потому что вы так много о ней читали и видели ее лицо повсюду? Эти вопросы вполне закономерны. Но я знаю, что моя сестра способна испытывать эмоции, потому что я видела все их проявления. Я даже переняла от нее некоторые из них подобно тому, как я без спроса таскала вещи с вешалок из ее шкафа. Забавно, но сейчас, когда Табби нет рядом, чтобы сказать мне, чтобы я перестала брать ее вещи, я ни разу не залезла в ее гардероб.

Вместо меня это сделала полиция в ночь ее ареста. Я не знаю, что они там искали. Может, какую- нибудь шкатулку с секретами. Если тебе кажется, что я тоже должна провести обыск в комнате Табби, ведь я ее сестра и смогу раскрыть ее тайны лучше, чем кто-то еще, то нет, я этого делать не буду. Моей сестре, возможно, есть, что скрывать, но все ее секреты спрятаны внутри ее головы и вживлены в ее кожу. И да, она имеет право хранить секреты. И никто не в праве их раскрывать только лишь потому, что полиция не понимает, что именно произошло в тот день в лесу.

Сегодня Табби рада видеть меня. Она в приподнятом настроении, если учесть обстоятельства. Она накрасилась и выпрямила волосы, снова став Табби, а не просто какой-то девочкой с заплывшими глазами, облаченной в тюремный комбинезон.

В общем, наверное, один секрет я могу раскрыть. Знаменитые (печально известные?) синие глаза Табби вовсе не синие. Она носит цветные линзы, сколько я себя помню. Она их носила еще тогда, когда мы жили в Ротчестере. У мамы глаза синие, а у папы карие. Глаза у меня такие же, как у мамы, а у Табби – нет, но она заявила, что хочет, чтобы у нас у всех они были одинаковыми. Мне когда-то нравилось быть похожей на сестру, только вот для окружающих цвета глаз было недостаточно для того, чтобы видеть в нас сходство. К тому же у Табби глаза более выразительные, чем у меня. Более яркие. В целом сама она выразительнее и ярче меня.

Иногда мне хочется рассказать СМИ о том, что глаза у моей сестры карие, чтобы ее перестали называть «Синеглазой Убийцей Бойфренда». Я ненавижу человека, который это придумал. Я ненавижу то, что Табби судят по внешности. Я ненавижу, что визитная карточка ее внешности родом из футляра для линз. Я ненавижу, что нас осуждают за то, что мы меняем внешность при помощи того, что продают в магазинах. Мне тошно от всего этого.

– Еда тут отвратительная, – говорит Табби, – но есть и хорошие новости: я скинула несколько килограммов.

Она откидывается на спинку стула.

– Тебе не надо худеть, – отвечаю я ей привычной фразой.

Уверена, что Марк говорил ей обратное. «Тебе бы не помешала физическая активность».

– Я готовлю тело к пляжному сезону, – говорит она. – К следующему лету.

На ее губах играет усмешка – та самая, которую все неправильно понимают. У Табби просто такое лицо. Эта усмешка – всего лишь попытка найти смешное в ситуации, которая совсем не кажется смешной. Что в этом плохого? Все хотят видеть ее жалкой, горюющей вдовушкой. Но смерть никогда особо не огорчала Табби. Я вспоминаю, как однажды она вела машину, едва получив права, и в наше лобовое стекло врезалась птица и сломала себе шею. Я плакала. Она – нет.

– И что мне оставалось делать? – спросила она. – Вывернуть на встречку? Эта птица явно желала умереть.

(Не рассказывай никому об этом случае. Из-за него люди начнут видеть то, чего нет. Если взять в расчет то, как все идет, то в скором времени эта птица воскреснет из мертвых, чтобы поведать журналистам о своей несчастной судьбе и выставить Табби в еще более невыгодном свете. Вот доказательство того, что она убийца. «Она даже не колебалась перед тем, как убить меня!»)

– Как школа? – спрашивает Табби. – Вот уж не думала, что буду по ней скучать. Но, честное слово, сидеть тут – почти то же самое, что сидеть в школе. Люди здесь тоже не очень приятные.

– Нормально.

Я не стала рассказывать ей, о чем все говорят. Что теперь некоторые смотрят на меня по-другому. Что иногда я даже не против этого, потому что, по крайней мере, на меня смотрят.

– А что с соревнованиями по штату? Я пропустила твой первый забег. Прости. – Она опускает взгляд на свои ладони.