Посмотри, наш сад погибает

Позади стоял Вадзим. Лицо у него скривилось, точно он целиком слопал луковицу. Велга невольно закрутила головой. Если здесь Вадзим, значит, недалеко и Белый…

– Разобрались с советником? – перебила гусляра Мельця.

– Ага. Сошлись на половине цены, но в город скренорцам заходить запретили. Работорговля здесь облагается жутким налогом. Так вот, я не договорил: песня эта дерьмовая.

– Чем это она тебе не угодила? – с насмешкой спросила Мельця.

А Велга, в груди которой уже начал вскипать гнев от обиды за любимую историю, с благодарностью ей улыбнулась. Окружённая толпой, глядя на всех снизу вверх, она вдруг почувствовала себя ужасно беззащитной и всё крутила головой, пока не заметила за спиной гусляра Белого. И вместе с облегчением и радостью её окатила волна стыда.

Потупив взгляд, Велга поспешила перевести взгляд на певицу. Изо всех сил она старалась не думать о произошедшем между ней и Белым, но как же хотелось снова это испытать. А ему? Что он почувствовал? Что подумал? Не посчитал ли он её распутной или глупой?

– Да всем мне эта дерьмовая песня не угодила, – скрипящим, совсем не певческим голосом произнёс Вадзим. – Звучание говно. Слова говно. А девка эта играет ещё говнистее, чем вообще возможно.

– Говно у тебя в голове, – закатила глаза Мельця и отвернулась к певице. – Ты просто завидуешь. У тебя-то известных песен нет. Сам бы попробовал написать такую, чтобы всем понравилась, – добавила она, не глядя на него.

– А вот и напишу, – пробубнил Вадзим. – Про чудовище… и яблоневый сад. И ненастоящую маленькую княжну.

От его слов Велгу пробил озноб. Она обернулась, но Вадзим уже проталкивался через толпу подальше от них. Белый смотрел поверх Велги на певицу и будто бы не услышал ничего ни про чудовище, ни про княжну.

А певица сидела, прикрыв глаза, и, к счастью, не слышала ничего из того, о чём шептались в толпе. Она была далеко отсюда, в королевстве, куда улетел заколдованный сокол, на поле боя, и во дворце царя, и на пиру, где выпивали за чародея-сокола и его прекрасную возлюбленную.

Но Велга уже не слышала слов песни. Она думала о яблоневом саде и чудовище, о ненастоящей княжне и во́ронах. И одном Белом Вороне тоже думала.

Он стоял совсем рядом, и по спине Велги пробегали мурашки. Но больше не от страсти, не от возбуждения. Ей хотелось ошибиться. Ей хотелось оказаться глупой, слепой и глухой. Но, кажется, к несчастью, она наконец-то поумнела.

* * *

– Уходи, ради Создателя, – не сдерживая больше раздражения, попросила Мельця.

– Но…

– Ты не помогаешь, Вильха, – сверкнув вишнёвыми глазами, чародейка зажгла вторую лучину. – Ты только тревожишься и меня тревожишь. А мне, чтобы помочь твоему брату, нужно самой успокоиться. Уйди. Я пытаюсь его спасти.

Потоптавшись на пороге, Велга кивнула:

– Прости.

– Не надо извиняться. Ты не виновата, что переживаешь. Просто иди. Проветри голову.

Могла ли она и вправду оставить Мельцу с братом? Могла ли ей доверять?

– Иди, – вздохнула та. – Тем более сегодня Кострома. Сходи на праздник.

Велгу никогда не пускали на берег в ночь Купалы или на Кострому. Это были праздники кметов: дикие, беспутные. Княжне, пусть и ненастоящей, на них было не место. Не место на нём и девушке, которой стоило теперь надеть кручинный платок. Велга и осталась бы с Кастусем, но Мельця выгнала её из бани, где положили больного.

А в Щиже праздновали Кострому. Собирали костры у реки и жгли, дабы лето выдалось плодородным. Дабы духи Нави, разгулявшиеся в русалью седмицу, не тронули девок и детей.

Там, где остановились на ночлег Велга и чародеи со скренорцами, было далеко до городских празднований. И только издалека сквозь вечерний сизо-зелёный туман доносились радостные возгласы.

Велга остановилась у входа в баню, прислушалась. Вечерний воздух был тёплый, сладкий, и даже жужжание комаров не тревожило. Собирались голубоватые густые сумерки, притупляли цвета и краски, оголяли чувства. А от холма, на котором стоял чёрный на закате Щиж, доносился протяжный гул радостной толпы.

И невольно Велге стало чуть легче. С ночи, проведённой у Змаева Ока, её трясло от беспокойства. Постоянно. Даже во сне. Она и не спала почти, только впадала в забытьё и снова пробуждалась от тревоги.

Она должна была оставаться с Кастусем. Она должна была придумать, как спасти его. Но кому она могла довериться?

Мельце, чародейке, служившей князю Белозерскому? Белому Ворону, который обещал отвести её к жениху? И князь, и жених могли заказать Буривоев Во́ронам. Может, только ради этого они и хотели их найти? Почему Матеуш не рассказал о том, что Кастуся похитили?

Почему никто никогда ничего не рассказывал Велге?

Под дубом на берегу сидел Змай. Дуб был высокий, широкий, такой старый, что невольно становилось не по себе от его величия. Обхватив плечи руками, Велга присела рядом со Змаем, прислонилась осторожно, точно выпрашивая разрешения у дедушки-дуба.

– Река называется Горькой, – беззаботно улыбаясь, произнёс Змай, и Велга невольно залюбовалась его улыбкой. – Любопытно почему. Пробовать испить из реки не хочется.