Посмотри, наш сад погибает

– Жди здесь. Галка, – кивнул Белый сестре, – обойди двор со стороны леса. Мне это всё не нравится. Будь осторожна.

– Не учи, – огрызнулась Галка и тут же без лишних разговоров сорвалась с места.

Она побежала легко, быстро. Туман почти сразу поглотил её.

– Вадзим, проследи за Велгой. – Войчех наконец отпустил её руку.

Велга не стала больше удерживать: вдруг передумает.

Она осталась возле воды, глядя вслед Белому Ворону. Туман быстро скрыл и его.

Издали до реки доносился неясный шум. Некоторое время Велга прислушивалась. Оглянулась и прошла к воде. Гусляр, понурив голову, сидел на борту лодки и чесал за ухом Мишку.

Когда она думала об этом, то всё казалось таким лёгким. Но куда сложнее было на деле.

Велга осторожно нагнулась. Весло оказалось тяжелее, чем она представляла.

– Что ты там…

– А! – взвизгнула она, размахнулась и ударила.

Удар пришёл по подбородку. Гусляр откинул голову назад, грохнулся спиной в лодку. Руки чуть не выронили весло. Велга сжала крепче потными ладонями. Затявкал Мишка.

– С-с-сука…

Она замахнулась снова. Вадзим выставил руку, закрываясь, и слышно стало, как хрустнула кость.

Велга выронила весло, оно упало ей на ногу.

– Ай!.. – запрыгав на одной ноге, она заметила, как Вадзим, стеная, прижимал кисть к груди.

– Ты мне руку… руку! – зарыдал мужчина. – Это же… это рука. Сломанная.

Он распахнул веки, глядя на неё. И в пропитых тёмных глазах смешались чувства. Поражённый, он вдруг оскалился.

– Ах ж ты, маленькая сучка!

И он навалился на неё всем весом.

Завизжал Мишка.

И Велга тоже.

– Войчех!

* * *

Изба стояла на берегу, на вершине холма. Белый как пять своих пальцев знал эту дорогу от реки к дому. Знал, что на краю, у самой тропы, его ждёт старая высохшая яблоня. Серо-чёрная, потемневшая, облысевшая от времени, она зорко смотрела по сторонам пустыми глазницами насаженного на ветку черепа. Матушка звала её Ладушкой, говорила, это её дочь. Войчех не верил. Может, она была первым её Воронёнком? Матушка умела смешивать правду и кривду, молола их, как жернова зерно, и всё обращалось в прах.

Всё сильнее пахло дымом. Белый шёл тихо, так, чтобы никто не заметил его раньше времени. Берег по краю тропы утопал в белом тумане. Деревья, травы, кусты и река выплывали навстречу.

Изо всех сил Войчех напрягал слух. Но тихо. Тихо. Только пахнет дымом.

Шаг замедлился.

Слышно было, как скрипели старые петли и далеко, верно в деревне за перелеском, лаяла собака.

Но вокруг дома стояла тишина. Как вдруг раздался ворчливый гогот.

Во дворе деловито прохаживались гуси, кто-то выпустил их из загона. Ни Воронят, ни матушки. Только Ладушка встречала его. Белый по привычке коснулся кончиками пальцев её лба, приветствуя названую сестру.

Что же здесь случилось? За чем ты недоглядела, Ладушка?

Расступился туман, из-за завесы выглянула покосившаяся изба. Войчех замер. Горло пересохло.

От избы той остался только чёрный скелет. Крыша провалилась в потемневший сруб. Сажей и копотью покрылись стены. Его дом сгорел. Это его стены пропахли дымом и сажей. От него поднималась угольная пыль. Это его дом… его…

Сердце забилось непривычно быстро. И где-то в глотке засвербело. Белый сжал кулаки, разжал, так несколько раз. Дом… матушка… Воронята…

Он не позвал, не вскрикнул даже. Молча прошёл к крыльцу. Гуси узнали его, беспокойно загоготали, разводя крылья, точно для объятий. Войчех не оглянулся. Обгоревшие ступени провалились под ним, он вытащил ногу из провала, схватился за поручень, взобрался внутрь. Дверь распахнута. В сенях повалены корзины и мешки. Дым. Вонь. Плоть. Горелое. Мёртвое. Тухлое.

– Матушка, – он не узнал свой голос. – Матушка…

Никто не откликнулся.

Он схватился за ближайший мешок, потянул, и тот разлетелся в труху, посыпались зерно, и сажа, и уголь. С крыши что-то упало, Войчех едва увернулся.

– Матушка, – повторил он тише, не своим дрожащим голосом.

Пальцы слушались плохо. Он выкидывал мешки и корзины, пробираясь в избу, наконец оказался у двери, когда позади послышался голос:

– Войчех.

Лицо у Галки было белее обычного. Острый нос вытянулся, глаза пучились.

– Матушка… на маковом… там…

Она тяжело дышала от бега, махала рукой в сторону.

Белый спрыгнул с крыльца. Они побежали дальше вдвоём. Мимо останков избы, мимо хлева, из которого жалобно мычала запертая корова.

– Я нашла её… она…

– Жива?

– Да. Нет. Не знаю. Всё… плохо. Всё очень плохо. Кто это сделал?

Он не ответил. Сам не знал. Но уже поклялся, что убьёт всех, кто разрушил его дом. Клятва была холодной, как вода в проруби. Решительной, как клинок. Белый дал её самому себе не задумываясь, на бегу от дома к могиле Вороны.

Они ворвались в перелесок, и дальше по нему к маковым полям, откуда начинались Три Холма.

Там, где спала Ворона, там, откуда ей было не выбраться, среди багровых, точно кровь, маков лежала матушка.

Старуха серой бесформенной кучей валялась на холмике, прямо на могиле Вороны. Она обняла холм руками, вжалась в него всем телом и, кажется, не дышала. Из разжатой руки выпал кривой посох, вырезанный из яблони с начерченными знаками госпожи. И даже из них вытекла вся сила.

Матушка казалась серой, пустой.