Посмотри, отвернись, посмотри

– Да-да, понимаю-понимаю… Та-да-дам! – Он побарабанил пальцами по столу и попытался насупить брови. Маленькие коротенькие бровки поползли друг к другу еле-еле, как ослабевшие от голода гусеницы. – Ваш муж что-нибудь говорил о ссоре?

– Ни слова.

– Хоть какие-то намеки?

– Нет, ни одного.

– Так не бывает!

– Бывает, – отрезала я.

– Ну-у, тогда это дело довольно непростое!

– Поэтому я и обратилась именно к вам, – с фальшивой проникновенностью сказала я.

– Мда. Ну ладно. Кроме данных о семье, что еще вы хотите узнать?

– Ничего.

Греков прищурился:

– Другие браки? Дети? Любовницы?

– Боже упаси! – Я испугалась. – Нет, про любовниц ничего не хочу знать!

Кажется, детектив огорчился.

– А дети? – с надеждой спросил он.

– Да нет у него детей!

– Все так говорят! Абсолютно все!

– А у вас есть? – спросила я.

Он сник.

– Нету. Не успел испытать счастья отцовства.

– Ну, вот видите.

Детектив поднял голову и взглянул на меня оценивающе, будто прикидывал, не со мной ли в паре попробовать испытать это счастье. Мне стало не по себе, но тут он сменил тему:

– Теперь давайте обсудим вопрос гонорара…

Кажется, он назвал сумму исходя не из сложности задачи, а из того факта, что я – москвичка. Это было дорого для меня. Но торговаться показалось еще противнее, чем безропотно заплатить, и я достала портмоне.

При виде наличных Греков определенно повеселел. Похоже, дела у частного детектива шли не блестяще.

– Та-да-дам, та-да-дам! – торжественно пропел он. – С вами приятно иметь дело! Думаю, в течение нескольких дней все выяснится. – И, снова напустив на себя сочувственный вид, добавил: – Главное, не волнуйтесь! Берегите нервы! А с мужем вашим мы разберемся, как не разобраться, не разобраться никак нельзя, на то мы здесь и посажены…

Под его воркование я ушла.

«В течение нескольких дней» – сказал Греков. Нескольких – это два? Три? Пять? И нужна ли я ему под боком или мне можно вернуться в Москву? Только теперь я поняла, как мало вопросов задала частному детективу. Мне хотелось, чтобы все исполнилось само, с минимальным моим участием.

Позвонил Антон. Мы мило поболтали. Я внутренне корчилась от стыда, выдумывая подробности наших несуществующих семинаров. Слава богу, он быстро закончил это мучение.

– Всё, Полинка, я побежал! Счастливо, пиши!

Мне не доводилось прежде бывать в Новосибирске. Казалось бы – иди гуляй! Изучай город! Ходи по музеям, сиди в кафе! Вокруг звенела весна, и воздух был напоен свежестью. Но я затворилась в своем пыльном номере и прилипла к окну.

Просидела так, пока не настало время идти на ужин. Мне не хотелось никуда выходить. Здесь время замерло. Я болтаюсь в неизвестности, как в болотной жиже, и пока меня не прибило ни к какому берегу. Вокруг лишь мутная вода и понурые ветки ив.

Чего я боялась? Каких всплывших тайн? Не знаю. То мне мерещилось, что отец гнусно поступил с Антоном, а мать была его молчаливой пособницей. То я воображала Антона, совершившего такую мерзость, что родители отказались считать его своим сыном. Нервы у меня были на взводе, и когда я прочла сообщение от Ксении: «Тебя ждет неприятный сюрприз», не стала ей ничего отвечать.

– Катись к черту со своей таинственностью.

Ксения наводит тень на плетень. Пугает в надежде, что я кинусь вымаливать прощение. Мне было настолько не до нее, что я даже цветочного смайлика не послала в ответ, как делала обычно. Не успокоиться душе Ксении анимированным тюльпаном или розой в искорках.

Город окутали сумерки. Белеющие кисти черемухи превратились в скопление крошечных облаков, опустившихся на зеленый двор. Я стояла у окна, раздумывая, где бы поужинать, когда зазвонил телефон.

Поначалу я было подумала, что это Ксения. Собирается излить на меня волну возмущения за то, что я ей не подыграла.

Но на экране высветилось: «Герман Греков».

– Полина, вы еще в городе? – Греков говорил мрачно и как будто в нос. – Нам нужно встретиться. Это срочно.

– Что случилось?

– Все при встрече!

– Господи, да скажите хоть полслова! – взмолилась я.

– Не по телефону, – отрезал Греков. – Приезжайте, я в офисе.

Я тряслась в такси по разбитым дорогам и гадала, что же он разузнал. Есть люди, которые для самой пустяковой новости требуют очного разговора.

При первом же взгляде на Грекова эти подозрения вылетели у меня из головы. Герман выглядел плохо. Лицо опухло, под глазами лиловели круги. Он постоянно трогал двумя пальцами переносицу, будто проверял, на месте ли его нос.

– Заехал в травмпункт, там вправили, – сообщил Герман вместо приветствия. – Отвратительная процедура. Хуже, чем ломать.

Я опустилась на стул.

– Кто это сделал?

У меня мелькнула нелепая мысль, что нос Грекову сломал мой муж.

– Я вам все расскажу, – мрачно пообещал он. – Чаю сообразите?

Все это начало приобретать характер легкого абсурда. Греков со своим старообразным личиком – поврежденным! – бессильно развалившийся на стуле; Ксения с безумными сообщениями; я, чувствующая свою неуместность в этой комнате и почему-то вину.

Я встала и занялась чаем. Все лучше, чем сидеть в ожидании, пока он соизволит рассказать подробности.